– Думать – не думаю. А только вот в городе видели человечка. Может и с конвоя. Но точно – левого, раньше его не видели. Низенький такой, вроде хазареец. Одетый бедно, сумка большая в руках. Те люди, которые Баха проворонили – клянутся, что этот человечек к Баху пришел, тот его как друга принял и приказал всем кто на вилле был уходить. И больше его – живым не видели…
Пограничник налил стакан, навернул махом.
– Я вот что тебе приехал сказать. Ты как хочешь, дело твое – но я соскакиваю. Болтать не буду… и тебе не советую. Хватит.
Майор был так пьян, что не нашелся, что ответить, и что сделать. Хотя – полагалось убить и за меньшее.
Дорога на Кандагар. 01 июля 1988 года
Когда не хватает сил – на помощь силам приходит ненависть…
Ублюдки…
Лежащий на земле человек в афганской одежде пошевелился. У него это получилось, хотя все тело страшно болело. Дышалось – с хрипом, тяжело, воздух царапал глотку. Обезвоживание…
Солнце стремительно падало за барханы…
Человек в афганской одежде закашлялся, перевернулся на бок. Он чувствовал себя, как девяностолетний старик.
Ублюдки. Он никогда не забудет сержанта ВАИ, выстрелившего в него. Из-под земли его достанет.
Шило… гаденыш, что ты наделал. Как же теперь будет то…
Автомата у него – не было. Снайперская винтовка осталась в машине и была уничтожена вместе с ней. Пистолет, который он всегда носил в кармане взведенным – был. Можно было бы застрелиться, отмучавшись разом, но он решил, что не доставит этим – такого удовольствия.
Офицер!
Встреча в пограничной зоне, советский вертолет в Пакистане, американцы. Все это как то связано.
Они видели то, что не должны были видеть. На них нацелили Скорпион, это просто так не сделаешь, и отданный боевой приказ обязательно будет зафиксирован. Все данные записываются. В случае чего – записи объективного контроля поднимут и если что не так – придется отвечать.
Значит, одно из двух. Либо тот, кто это сделал – не боится ответственности, либо – фактор времени не играет для него роди. Он понимает, что разоблачить его уже не успеют.
Шило… гаденыш.
Он понял, что Шило сознательно разменял свою жизнь на его. Дал ему жить и погиб сам. Он прекрасно понимал, что если они остановят машину и бросятся в разные стороны – оператор Скорпиона просто переключит режим поиска и разнесет на атомы сначала одного, а потом и другого. Этот самолет для того и конструировался, от него не уйти. Есть единственный выход – кто-то должен оставаться за рулем и вести машину зная, что максимум через несколько минут ее разнесут на куски. Шило так и поступил – он первым понял, что будет и выпихнул своего командира и друга из машины, давая ему жить. И отомстить.
Только поэтому – до сих пор Скворцов не застрелился. До сих пор – он шел по пустыне ночами, упорно ставя одну ногу перед другой. Он должен был выжить, чтобы разобраться во всем и отомстить. Пуля в пистолете – предназначалась не ему…
Стемнело. Барханы накрыла тьма.
Поднявшись – сначала на колени, потом на ноги – он огляделся – туда, сюда. Никого. Ни одной машины.
Скворцов с трудом поднялся на ноги и медленно побрел в направлении дороги на Кандагар. Он думал, что она где-то там.
… ты… чего… он… товарищ…
Глаза. Господи, как же больно…
Струйка воды, стекающая в рот. Это уже рай?
Или это продолжается ад? И снова этот гул…
– Давай, браток, давай… – сменный водила наклонил фляжку, тонкая струйка подсоленной, утоляющей жажду воды упала на растрескавшиеся губы – кто же тебя угораздил, посреди пустыни то. Совсем … Миш, долго еще? Кончится – нам же и отвечать потом.
– Двадцать минут еще.
– Ты десять минут то же самое говорил!
– Заткнись, а?! Или сам за руль садись и езжай!
– Ладно, не психуй. Довезем, никуда не денется, довезем. Если до сих пор не умер – выкарабкается. Довезем. Ты держись, братишка. До своих добрел, подыхать совсем обидно. Ты держись…
В коридоре госпиталя «чатур бистар[171]» было темно, жарко, воздух аж плыл от жары. Афганцы, в основном бедняки – со смирением принимали судьбу, уготованную им Аллахом – выживали или умирали здесь. В городе был и советский военный госпиталь – но Цагоев возблагодарил Аллаха, что двое водил догадались скинуть Скворцова здесь, тут было ближе. В советском военном госпитале – он вполне мог и не выжить. Убил же кто-то Джафара…
До чего же докатились…
По обе стороны от палаты, в которую положили Скворцова – стояли советские десантники с короткоствольными автоматами.
Врач – осанистый, со смоляно-черной, с проседью бородой – вышел, устало вытирая потный лоб рукавом халата потный лоб. Цагоев – вскочил, кинулся к нему.
– Что, доктор?
Доктор устало вздохнул. Он говорил по-русски, как и все врачи здесь – кроме как в СССР – афганским врачам учиться было негде.
– Я поставил капельницу. Сильнейшее, почти смертельное обезвоживание. Это ваш… солдат.
– Да.
– Крепкий молодой человек. Настоящий сорбоз. Я не понимаю, как он еще жив. Но он жив.
– Только обезвоживание?
– Не только. Пройдемте в мой кабинет.