В кабинете врача, без окна, освещенном тусклой лампочкой – доктор порылся в ящике, достал какую-то тряпицу, развернул ее. Там – была пуля.
– Это застряло у него в плече. Под кожей, очевидно пуля, перед тем как попасть в него, на что-то наткнулась и была деформирована.
Цагоев с первого взгляда понял – пять и сорок пять. У моджахедов автоматы такого калибра редкость.
– Как попала пуля?
– Сзади.
– Еще ранения?
– Да. Ранение в шею, с близкого расстояния. Пистолетный патрон, в ране осколки стекла, автомобильного. Мы их удалили, опасности нет.
– Вот оно как… Доктор, вы готовы будете подтвердить перед трибуналом характер ранений?
– А как же? Обязательно скажу…
Цагоев кинул
– Спасибо. К нему можно?
– Нежелательно. Он в очень плохом состоянии. Сильное обезвоживание.
– Это очень важно. Дело жизни и смерти.
Доктор пожал плечами
– Для него сейчас, что одно, что другое – почти одно и то же. Пять минут – не больше.
В палате окна были не просто закрыты – закупорены наглухо. Выл кондиционер, но и он не мог разогнать липкую, удушливую жару, он больше выл, чем доставлял холод. Вдобавок к кондиционеру – на потолке неспешно вертелся вентилятор.
Советского поместили в отдельную палату, таких в госпитале было только две, предназначались они для высокопоставленных членов руководства провинции. Скворцов лежал на относительно чистых простынях, все его лицо было укутано какими-то повязками, на глазах – тоже повязки. Капельницы – по обе стороны кровати. Увидев это – Цагоев содрогнулся, хотя был в Афганистане не первый год и видал всякое.
– Что с ним? – спросил он шепотом у врача – разве такое обезвоживание бывает?
– Бывает. Его нашли на дороге, полумертвым. В середине дня. Просто удивительно, как он до сих пор жив. Просто удивительно.
Цагоев мрачно кивнул. Такого не должно было быть. Просто – не должно. Скворцов начинал в джелалабадском спецотряде, прошел специальную подготовку в Чирчике, там как раз учат, как выживать в пустыне. Если даже с ним что-то бы случилось – он переждал бы жару, найдя тень или на крайний случай – зарывшись в песок, как делают это змеи и мелкие грызуны. С наступлением темноты – выбрался бы и только тогда пошел, ночью прохладно, даже холодно – и гораздо меньше шансов получить смертельное обезвоживание. Если он шел до дороги под палящим солнцем – значит, он имел информацию такой важности, что даже несколько часов промедления были критическими. А это значило – что скоро произойдет… может быть, уже сейчас происходит – какой-то кошмар. Может, он знает кто убил Джафара и разгромил разведточку.
– С ним можно поговорить? Он меня поймет?
– Возможно. Но скорее всего – нет.
Цагоев приблизился. Склонился над кроватью.
– Лейтенант. Николай, ты слышишь меня?
Скворцов дышал сипло – но дышал.
– Николай, этот я, Цагоев. Полковник Цагоев. Скажи мне!
– Бесполезно – сказал от двери доктор
– Николай, скажи мне! Скажи, это я, Кямал! Кямал я! Мы в беде! Беда, Николай… Джафара убили!
Сначала – полковнику Цагоеву показалось, что Скворцов пытается кашлянуть.
– Николай, что? Говори, я Кямал! Скажи мне.
– Предатель? – Цагоев не поверил своим ушам – кто предатель?! Николай, кто предатель!? Скажи мне! Мы все в беде! Кто предатель!? Кто убил Джафара? Кто?! Кто предатель?!!!
– Что вы делаете?! – возмутился доктор – вы же его…
– Молчать! Кто предатель, говори, Николай! Скажи, кто предатель?! Кто убил Джафара, где Шило?! Он жив?!
Полковник ГРУ Кямал Цагоев вырвался из палаты подобно урагану, несвежий белый халат скинул на пол. По пути – бросил десантникам у палаты – головой отвечаете!
Выскочил на улицу. Волга! Его Волга!
Он даже не понял, что произошло. В обычной ситуации – он был очень осторожен, к нему нельзя было просто так подобраться. Но тут – он был в таком шоке от услышанного, что элементарно не чуял землю под собой и не видел, куда бежит.
Так и не понял, что с ним произошло. В последний момент почувствовал, что со спины кто-то есть. Рука автоматически сунулась в карман – там всегда хранился взведенный Макаров. Поздно! Руку сдавило как клещами. Он развернулся, нанося удар локтем – и в этот момент кто-то ткнул разрядником в область почки и нажал на клавишу спуска. Полковник успел почувствовать острия электродов – а потом его скрутила такая боль, что он в жизни никогда такой не испытывал…