Силовой вариант

– Утомил ты меня, товарищ следователь. Давай сюда … кто у тебя главный. Кто меня ведет?! Только с допуском! С ним говорить буду. С тобой – не буду, проболтаешься еще…

Следователь встал на ноги, помялся, не зная, что делать

– С Телятниковым значит, будете говорить?

Телятников!

– Буду…

Николай Павлович – подбил что-то в уме, стукнул в дверь кулаком

– Конвой!

* * *

Коридор, по которому его тащили, был бетонным, судя по виду – бетон свежей кладки, хотя кое-где и с пятнами. Камеры – сделаны не из подручных материалов, крепко сделаны. Явно не губа кабульского гарнизона. Окон нет нигде, лампочки в коридоре не утоплены в потолок, конвой – в военной форме без знаков различия. Скорее всего – баграмский или кабульский фильтр, наверняка кабульский.

Как же попал…

– Солдат…

Попытка обратиться – закончилась увесистым подзатыльником. Глохни, душара – миролюбиво посоветовал солдат – я еще с тобой не разобрался.

Понятно…

Мимо – мелькали двери камер – стальные, без номеров и без глазков. Закрывались они – простыми амбарным замками, что было неприменимо для нормальной тюрьмы. Хотя… нет, были еще заосвы. Те, кто строил этот объект – не были слишком искушены в содержании опасных преступников под стражей.

– Новенький? – спросил кто-то

– Да. Шпион, с..а. Которая свободна?

– В восьмую давайте.

Как то неожиданно пришло на ум – он где-то слышал, что в китайской нумерологии цифра «восемь» означает счастье и богатство.

Мать его…

Его протащили по коридору. Щелкнул замок, которым закрывалась камера, потом – лязгнул засов.

– Давай!

Его сноровисто бросили в камеру и захлопнули дверь…

Полковник поднялся… Ему было не так плохо, как в самом начале и не так плохо, как он хотел показать… Не так то просто было вышибить из седла полковника ГРУ, оперативника, отслужившего три срока в Афганистане. Еще сложнее было – вышибить из седла человека, который реально во что-то верил и готов был платить за свою веру. Возможно – и своей жизнью.

Он повернулся на бок, оглядел камеру. Ничего необычного, примерно пять на три, на одного человека в самый раз. Нет освещения – зато наверху, метрах в трех от пола, потолок здесь очень высокий – есть небольшое, забранное частой решеткой окошко, в которое сочится свет. Значит, он где-то на поверхности, не в подземелье, как он рассчитывал. То, что они не предусмотрели здесь лампочку это хорошо. Током можно попытаться оглушить охранника или покончить с собой. Грубая постель из охапки соломы (откуда взяли только), ведро с крышкой – это, надо понимать – параша. На стене, бетонной, холодной – что-то нацарапано, непонятно чем.

Полковник подполз поближе, посмотрел. Глаза, обожженные светом и до сих пор сочащиеся тупой болью – опознали пушту. Значит – тут содержат моджахедов.

Счета, обычного для тюремной камеры – не было.

Полковника Цагоева сложно было сломать насилием, невозможно – спецпрепаратами, у него стояла блокада. Ее поставили на случай, если он попадет в руки чужих – но и против своих она должна была сработать. Химии все равно – свои или чужие.

Он был мертв. Он умер тогда, когда несколько лет назад согласился вступить в организацию заговорщиков, которые получили данные о предательстве Андропова и готовящейся сдаче СССР – эти данные передали люди в ЦРУ, чтобы спровоцировать схватку внутри спецслужб Союза. Дезинформационная операция, стратегических последствий которой никто не просчитал, только тактические. Он отчетливо понимал, что провал означает смерть для всех, возможно что и пытки как в тридцать седьмом и подготовился к этому уже тогда. Пытки сейчас – его ничуть не пугали, он смирился с тем, что не умрет легко…

Телятников, значит, гнида. Сам резидент…

Полковник обратил внимание на потолок, насколько его можно было видеть. Отметил про себя, что кормушка в двери все же была, просто он ее не заметил. Трудно что-то заметить, если тебя тащат, заломив руки.

Видеокамер вроде нет, глазков тоже. У гэбья может быть всякое оборудование, но в Афганистан самое новое не дадут, здесь тебе не главный противник. Если только…

Если только он изначально не просчитался с масштабом игры.

Если Телятников играет в игру с Афганистаном, предавая своих ради каких-то своих целей – ради денег, например, или собирается на Запад бежать и отрабатывает там свой пенсион – это одно дело. А вот если какие-то силы в КГБ, оставшиеся после бойни в Доме два холодной осенью восемьдесят седьмого – решили поквитаться, выявить их группу, раскрыть ее и вывести на процесс – дело другое. Тут – оборудование может быть любое и аппаратура – любая.

Тогда что – все?

Он вспомнил фронтовика, учившего его – звали его Федор Степанович, обычный крестьянин-колхозник, хлебнувший на войне крове и так и не смогший вернуться к мирному труду, когда все было кончено. Первое, что он сказал зеленым лейтенантам, отобранным для курсов в Балашихе по каким-то неведомым критериям и стоящих перед ним в коротком строю – не торопитесь умирать, ребята. Не торопитесь – умирать…

Не торопитесь умирать…