Отдельно следует сказать о партийном аппарате – сильной и самостоятельной ветви власти в СССР, нем предусмотренной никакой конституцией. К восьмидесятым аппарат окончательно оформился, сложились аппаратные традиции, костяк, все знали, кого и куда выдвигать. Советская партийная вертикаль власти пронизывала общество сверху донизу, от секретаря заводской первички и до Генерального секретаря ЦК КПСС. И если того же директора завода, формально подчиняющегося только своему профильному министру вызывал на ковер секретарь обкома партии и начинал чехвостить – тот только стоял и униженно оправдывался. Хотя мог послать куда подальше – формально секретарь обкома, несмотря на записанную в Конституции руководящую и направляющую роль КПСС не имел никакого права спрашивать директора завода по рабочим вопросам. И это ладно, если вопросы дельные – а если перед тобой самодур?!
Так вот – сразу после переворота аппарат затаился. В конце концов, новый генеральный секретарь был избран, противостоять этому было как то… не с руки, если учесть сколько людей перед этим погибло. Утвердили. Но потом… как только стало все сильнее и сильнее пахнуть жареным, как только стали доходить нехорошие слухи из Москвы – аппарат начал потихоньку консолидироваться. Инстинкт самосохранения – самый сильный из человеческих инстинктов, он может бросить безоружных на простреливаемую пулеметами дорогу. А оружия у региональных партбоссов было достаточно – пока…
Ведь надо понимать, что партийный аппарат – это не совокупность отдельных людей. Это все равно что живой организм с собственными интересами. Когда снимали Хруща – это ведь не Леня Брежнев всех подговорил, это Брежнева подговорили участвовать. Отказался бы – нашли бы другого и дело с концом. Сам Леня понимал, что с аппаратом ссориться не надо – потому и проправил так долго. Причем – интересы партийной верхушки – аппарата ЦК были часто чужды и даже противоположны интересам региональных элит. А они уже сложились, элиты, не надо себя обманывать. СССР, родившееся как государство рабочих и крестьян все больше становилось государством элиты – несменяемой…
Потратив два месяца на согласование позиций по здравницам, санаториям да через верных людей – элиты уяснили, что существуют две группировки, интересы которых разошлись сразу по устранении Горбачева. Первая – группировка Гейдара Алиева, к которой примкнул почти весь Совмин и некоторые люди в аппарате ЦК. Вторая группировка – группировка Громыко – Соломенцева. Именно так – потому что ведущим в этой связке был все же Громыко, мистер «нет», почти бессменный министр иностранных дел СССР, человек иезуитской хитрости. К ней примкнули и разгромленные остатки реформаторов, совершенно не разделяющие ценности этой группировки – примкнули, чтобы не быть окончательно уничтоженными. Алиев смещался вправо, это было очевидно, он все больше и больше опирался на Совмин, которым пару лет руководил вместо престарелого Тихонова, на Государственную техническую комиссию, на директоров заводов. Значит – Громыко – Соломенцеву ничего не оставалось, как искать поддержки в партийных структурах и партия – могла им пойти в этом навстречу.
Совещание – точнее не совещание, а первую встречу для прощупывания позиций – назначили в санатории, принадлежавшему Управлению делами ЦК КПСС – по странному стечению обстоятельств, тому же самому, в котором Горбачев тайно встречался с Шеварднадзе и Яковлевым. В этот санаторий лег на обследование член Политбюро ЦК КПСС Громыко – и в то же самое время в санатории оказался Борис Яковлевич Панкратьев, академик, заместитель директора Института марксизма – ленинизма, известного рассадника заразы. Директор института был арестован за измену Родине, и.о. назначили со стороны и Панкратьев был этим сильно недоволен.
В один прекрасный день – Громыко вышел из процедурного кабинета, где дышал кислородом на какой-то немецкой машине и, кашляя (после этой дряни всегда хотелось кашлять – легкие чистились) прошел коридором к другому процедурному кабинету, где у академика был назначен массаж.
Дверь была на замке. Прислушавшись, Громыко понял, в чем дело…
– Козел старый … – недобро выругался он, стукнул раздельно три раза, потом еще – три раза. За дверью раздалась акая-то возня, потом, минуты через три дверь открылась…
Все было уже пристойно. Девица одела медицинский халатик – короче, чем обычный, Бория Яковлевич лежал, накрытый большим, банным полотенцем.
– Заходи, Андрей Александрович… Я тут… кхе-кхе… задержался немного. Леночка, помоги одеться…