Силуэты. Еврейские писатели в России XIX – начала XX в.

Никитин, с его богатым опытом исследования арестантских рот, похоже, с документальной точностью приводит слова начальника такой роты, какими он встретил вновь прибывших евреев:

– Шабашовать не позволяется, а гуляй вместе с прочими по воскресеньям… по воскресеньям же молитесь хоть до тошноты в камере, покуда народ в церкви. Все свои тфилен-шпилен, цицес-мицес и другие там молельные ваши штуки – к чёрту до выхода отсюда, а то могут ими удавиться, чего доброго. Жидов, что они из трусости перед розгами не курят, не пьянствуют и не дерутся – одобряю, а за то, что канючат лёгкой работы, фискалят, разводят переписку о каких-то своих правах – ненавижу!..

Существует мнение, что этими рассказами национальная тема в творчестве Никитина и исчерпывается, и «к еврейским сюжетам и мотивам он в дальнейшем не возвращался». На деле же еврейские темы и сюжеты мы находим во многих «русских» произведениях писателя, где даются живые зарисовки, а также характеристики лиц, с которыми автор соприкасался преимущественно по служебной надобности. Специфика этого разнородного, не учтённого ещё исследователями материала в том, что речь ведётся здесь от лица российского чиновника, радеющего о государственных интересах. Здесь нет и намёка на чувство национальной солидарности. Никитин пишет о евреях отстранённо, что предполагает тем более объективную оценку.

Выделяются характеры и обстоятельства, способные вызвать любопытство, удивление у русского читателя. Между прочим, он живописует такую курьёзную сцену. В Никольском соборе в присутствии генералитета и многочисленной публики отпевали управляющего делами Военного совета тайного советника Алексея Котомина (1812-1865). И вот последним на катафалк для прощания с покойным взобрался старик-иудей и при общей тишине произнёс ошеломляющую речь. Он говорил о том, что тридцать лет назад был богачом, но из-за военных подрядов постепенно разорился, а ведя по сему предмету тяжбу с военным ведомством, вовсе впал в нищету. Покойный же в продолжение десятков лет не удосужился рассмотреть его дело, потому теперь еврей просит его хоть на том свете заняться им, и когда он сам вскоре явится туда, – объявить о своём решении. Кончив говорить и положив на грудь покойника памятную записку об этом своём деле, оратор в изнеможении упал навзничь, его подняли, вывели из церкви и отвезли в полицию. А через несколько дней, по особому повелению, старику до решения его дела выдали 10 тысяч рублей и отправили из северной столицы домой.

В другом месте автор предлагает вниманию рассказ о сколь бедных, столь и благочестивых и набожных иудеях Брест-Литовска. Несмотря на все уговоры, еврей-извозчик в божественную субботу не соглашается никого везти даже за 5 рублей (хотя «деньги эти для него, нищего, – целый капитал!»), тем не менее «ни за какие земные блага он не нарушит правила святой веры». И далее следует разъяснительная реплика, причём, что характерно, не самого Никитина, а русака-офицера, сопровождавшего его в походе:

– Все почти здешние и окружные евреи – голытьба, – молвил Бобров. – В будни они чрезвычайно трудолюбивы, оборотливы, изворотливы, делают всё что угодно за гроши, а наступит шабаш – хоть озолоти их – пальцем не шевельнут; фанатики по религии, несмотря на то, что народ вообще умный. И не только в доме, но и в дороге, где бы их ни застал пятничный вечер, – с места не стронутся до субботнего вечера. Их религиозности и семейным добродетелям всем можно позавидовать.