Силуэты пушкинской эпохи

По смерти Павла I оставшись не у дел, Брызгалов, благодаря покровительству императрицы Марии Федоровны, пользовался значительным пенсионом и был весьма заметной фигурой в Петербурге, привлекая внимание современников как вздорным характером и чудачествами, так и своим костюмом. До конца жизни Брызгалов ходил по улицам в одежде павловских времен. «Брызгалов, — писал о нем знаменитый собиратель слухов Виктор Павлович Бурнашев, — везде появлялся в этом наряде… при огромной, высокой, с широкими галунами, генеральскою витушкою и белым плюмажем шляпе, надетой по форме, т. е. поперек, а не вдоль. Из-за раздела фалд торчала длинная, касавшаяся земли шпага с бронзовым вычурным эфесом и серебряным шнурковым темляком. На карманах и на всех петлицах малинового вседневного мундира были узкие золотые галунные нашивки, а на парадном, — роскошно расшитом золотом, какой Брызгалов носил в особенно торжественные дни, — золотое шитье в виде фантастических листьев, усыпанных блестками. При таком парадном мундире Брызгалов являлся непременно в шелковых белых чулках и башмаках с огромнейшими пряжками. Тогда завитой парик его был сильнейшим образом напудрен, и белая пудра покрывала его плечи… Брызгалов редко ходил один, — продолжает Бурнашев, — его почти всегда сопровождали оба его сына… Дети Брызгалова à la lettre были уродами, с ногами в виде обруча, с руками, волочившимися почти по земле, с громадными головами (почему их в городе звали „головастиками Брызгаловской кунсткамеры“)». Появление на улицах Петербурга Брызгалова в его необычном наряде и в сопровождении столь же странно одетых сыновей возбуждало внимание прохожих, а иногда и глумление уличных мальчишек, преследовавших «брызгалят» своими криками, но в общем петербургская публика свыклась со странным видом семейства бывшего кастеляна Михайловского замка.

Впрочем, своеобразная фигура Брызгалова привлекла к себе внимание известного художника Александра Осиповича Орловского, который нарисовал с него три портрета. Когда рисунки появились в продаже, Брызгалов увидел в них умаление своей чести, страшно вознегодовал и потребовал уничтожения пасквильных портретов, которые на время действительно были изъяты из обращения и появились вновь уже без подписи, намекавшей на оригинал.

Кроме своеобразной внешности и костюма, Брызгалов был известен также своим сварливым характером. Он постоянно приходил в столкновение с домовладельцами и квартирантами, нередко судился с ними. Дела эти, по тогдашнему положению, разбирались в кварталах у обер-полицмейстеров. На поприще этом Брызгалов так прославился, что обер-полицмейстер Кокошкин о людях сварливых и придирчивых говаривал: «Настоящий Брызгалов номер два — враль, ябедник, без совести и закона».

Ф. В. Булгарин (1789–1859)

Пушкин говаривал: «Если встречу Булгарина где-нибудь в переулке, раскланяюсь с ним и даже иной раз поговорю; на большой улице — у меня не хватает храбрости». Действительно, как только отношения к Булгарину выходили за рамки частных, так многим из людей, хорошо знавших его, становилось неловко, стыдно — слишком рано и явно определилось общественное реноме Булгарина.

А. С. Грибоедов после бестактно-льстивого отзыва о себе в статье Булгарина писал Фаддею Венедиктовичу: «Мы друг друга более не знаем… Конечно, и в вас чувство благородной гордости не допустит опять сойтись с человеком, который от вас отказывается». Но этого не произошло. Полагаться на «благородную гордость» Булгарина было трудно. Более того, уже спустя некоторое время Грибоедов обращается к Булгарину в самом доверительном тоне, а Фаддей Венедиктович гордился списком «Горе от ума» с такой дарственной надписью Александра Сергеевича: «Горе мое поручаю Булгарину. Верный друг Грибоедов».

Рылеев говорил Булгарину: «Когда случится революция, мы тебе на „Северной пчеле“ голову отрубим», — но он же, ожидая ареста после восстания декабристов, передал Булгарину свой архив.

Есть действительно что-то неприятное и скользкое в личности Булгарина. В третьем отделении Булгарин официально не состоял, но его записки по разным вопросам по существу играли роль доносов, а мзду свою Булгарин получал весьма оригинально. По ходатайству Бенкендорфа он был назначен чиновником Министерства просвещения, но работы никакой не вел. А в 1844 году Булгарин получил совсем уж экстравагантное место: стал членом-корреспондентом специальной комиссии коннозаводства.

Все же как бы ни был неприятен Булгарин в оригинальности ему не откажешь. Белинский считал, что он достоин если не романа, то подробного физиологического очерка. Тем не менее жизнь Булгарина более походит на авантюрный роман.