Муравьев оставляет поэзию и обращается к религиозной публицистике и истории православной церкви. Он служит в Святейшем синоде и в Азиатском департаменте, уверенно повышаясь в чинах. Общество, впрочем, не слишком жаловало Муравьева, называя его фискалом, ханжой, Андреем Незваным и светским архиереем. Андрей Николаевич, предавшись духовному направлению, отнюдь не чуждался рассеянной, мирской жизни. В великосветских гостиных он обыкновенно появлялся в черном жилете, с четками в левой руке, изумляя собравшихся своим колоссальным ростом.
«Рост 2 аршина 9 вершков, лицо белое, круглое, несколько рябоватое, глаза темно-карие, нос широковатый, волосы на голове и бровях темно-русые», — значится в описании примет декабриста Петра Александровича Муханова.
«Представьте себе голову льва, лежащую на плечах толстого и большого человека, — сообщал о Муханове сенатор Куракин графу Бенкендорфу, — и вы получите полное представление о личности, у которой видны только глаза, нос, совсем маленькая часть губ и едва-едва рот. Остальная часть его головы — положительно грива самого рыжего цвета. Борода его, закрывающая часть лица и окружающая всю переднюю часть шеи, ниспадает вплоть до середины груди, усы его очень густые и без преувеличения каждый длиною по меньшей мере в 4 вершка, свисают по бороде, а волосы невероятной густоты покрывают сверху его лоб, окружают всю голову и падают густыми локонами гораздо ниже плеч. Вот точный физический портрет этого человека». Таким Куракин увидел Муханова в Томске, куда тот прибыл по пути следования в Нерченские рудники — место отбывания каторжных работ.
Вечером 17 декабря московские декабристы на квартире Митькова обсуждали петербургские события. В числе собравшихся был и Муханов, большинству совершенно не знакомый. «Взошел человек, — вспоминал декабрист Якушкин, — высокий, толстый, рыжий, в изношенном адъютантском мундире без аксельбантов и вообще наружности непривлекательной. Я молчал, он также. Орлов, возвратясь, сказал: „А! Муханов, здравствуй, вы не знакомы?“ — и познакомил нас». Говоря об участниках восстания в Петербурге, с которыми Муханов был «коротко знаком», он сказал: «Это ужасно лишиться таких товарищей; во что бы то ни стало надо их выручить, надо ехать в Петербург и убить императора».
За горячность и праведный гнев Муханов и получил 15 лет каторги.
Он родился в 1799 году в родовитой дворянской семье. Прадед Петра Александровича Муханова — Ипат Калинович Муханов — был слугой и товарищем по играм юного Петра I, в качестве первого морского офицера участвовал во многих морских сражениях во время Северной войны, был шафером при венчании Петра I и Екатерины I, дослужился до чина контр-адмирала. Дядя Муханова был обер-шталмейстером русского императорского двора и ближайшим другом императрицы Марии Федоровны, другой дядя, по материнской линии, — генерал-лейтенант Николай Александрович Саблуков — был приближенным императора Павла I.
Муханов получил домашнее образование, учился в университете, затем в муравьевской школе для колонновожатых, после чего поступил на военную службу, был адъютантом генерала Голенищева-Кутузова и генерала Раевского, но при этом не чуждался гуманитарных занятий. В Петербурге он свел знакомство с Пушкиным, Дельвигом, Чаадаевым, помогал Рылееву в издании его «Дум» и поэмы «Войнаровский», сам писал бытовые очерки, статьи по военной истории и статистике, думал издавать военный журнал.
На каторге, в так называемой академии, организованной декабристами, Муханов читал лекции по истории, продолжал писать художественную прозу.
Когда его выслали на поселении в Братский острог, он занялся хлебопашеством, ездил на Падуанские пороги Ангары, ежегодно занимался обмером уровня реки, разрабатывал проект проведения обводного канала, составил чертеж плотины на Ангаре. Его гидрометрические обмеры и расчеты совпали впоследствии с расчетами инженеров при строительстве Братской ГЭС.
Потомок старинного дворянского рода Юрий Александрович Нелединский-Мелецкий получил прекрасное домашнее образование, год учился во Франции, в Страсбургском университете. В 1770 году он начал службу в армии, куда был записан еще в шестилетием возрасте, участвовал в русско-турецкой войне, был дипломатом и вышел в отставку в 1785 году.
Он поселился в Москве, сблизился с Херасковым, впоследствии с Карамзиным и Дмитриевым и не только принимал участие в литературных беседах, но и сам сочинял стихи, впрочем, почти не печатал их. Тем не менее современники ценили поэтический талант Нелединского-Мелецкого. Батюшков называл его «Анакреоном и Шолье нашего времени» и в стихотворении «Мои пенаты» поставил его имя рядом с Богдановичем. «По мне Дмитриев ниже Нелединского-Мелецкого», — писал А. С. Пушкин Вяземскому в 1823 году. А по словам самого князя П. А. Вяземского, песню Нелединского-Мелецкого «Выйду ль я на реченьку» пели и «красавицы высшего общества, и поселянки среди полевых трудов».