Сильванские луны

– А ты мне в этом поможешь, – сказала она совсем иначе. – Я ведь могу на тебя рассчитывать? Разумеется, могу, мы же семья. Мы с тобой ещё поговорим, а пока… Возвращайся к своей юной медведице. Нехорошо заставлять женщин ждать в тревоге.

Чародей уже переступал порог, когда Регина окликнула его:

– Дуччо!

Гвидо передёрнуло. Он с детства терпеть не мог это прозвище, похожее на кличку для левретки. Сдерживая гнев, он обернулся.

– Не оставляй свои игрушки без присмотра, – почти весело сказала королева. – Она мне нравится. Если будешь плохо за ней следить, гляди – заберу себе!

Он молча закрыл за собой дверь.

Один из стражников, послушно ожидающих в конце коридора, то ли проводил, то ли отконвоировал гостя до его комнаты. Гвидо немного помедлил у дверей. Там, внутри, ждёт Амалия. Что он ей скажет? Как объяснит, что человек, в которого её угораздило влюбиться – не учёный, не великий волшебник, а легкомысленный самоучка, который занялся магией от скуки и заигрался? Что его сломал толком не смыслящий в волшебстве старик, слишком безумный, чтобы просто правильно прочитать заклинание? Что его проклятая жизнь, как выяснилось, была такой бессмысленной, что, если на то пошло, её и вспоминать-то не стоило… И что начатого уже не остановить, и пути назад нет. Они развязали войну. Подумать только, как звучит!..

Он набрал воздуха в грудь и вошёл, готовясь объяснять и оправдываться, но Амалия, сидящая на кровати, встала ему навстречу и чирикнула:

– Гвидо!..

И это имя из её уст было последней каплей. Последней соломинкой, которая всегда оказывается слишком тяжёлой.

Он не сказал ей ничего из того, что хотел, потому что у него не осталось слов. А она вгляделась ему в лицо кукольными глазами из голубого стекла, тревожно улыбнулась и спросила:

– Теперь ты счастлив?..

Что он мог ей ответить? Что имя, которое он так искал, приносит ему ровно столько же боли, сколько забвение? Что он любит её, но будет воевать против её отца? Что они с ней поженятся, вот только не так, как обычно мечтается девушкам, начитавшимся сказок…

Либрия говорила: тот, кто посеял ветер, пожнёт бурю.

Амалия прижалась к его груди, и, обнимая её, Гвидо – Гвидо Локки, волшебник её величества Регины Оттийской – смог найти силы запретить своим рукам дрожать.

Они вдвоём были в самом сердце бури, набирающей силу. В обманчивом затишье в центре ревущего, беснующегося, неостановимого шторма, которое продлится ещё мгновение, а потом разобьётся – как стекло, как безмолвие, как жизнь, не прожитая до конца.

Глава девятая: Вдребезги

Нынешний Айдун был их четвёртым.

Осознание этой истины разбудило Лексия рано утром; он лежал, глядя в сумрачный потолок, и не верил: три года. Три года! Он ведь будто вчера решал, прогулять ему пару или нет – так почему сегодня это кажется бредом? Такой же бессмыслицей, какими показались бы парню из Питера призрачный лис и вторая луна…

Айдун был для него самым особенным днём в году – не только потому, что именно в этот день покинувшая мир богиня своей издалека идущей милостью подарила ему его девушку из церковного хора. Лексий давно потерял связь с земным календарём и постепенно, наполовину в шутку, привык считать именно Айдун своим днём рождения. В голову вдруг пришло: тогда уж и днём рождения Рада тоже. Вот уж ничего не скажешь, братья-близнецы!..

Господин попаданец хмыкнул, улыбнулся темноте и сел. Больше, кажется, уже не уснуть… Айдун всегда будоражил его. Напоминал о вещах, от которых получалось отмахнуться в другое время… Предлагал задуматься. Оглянуться, хотя Лексий ловил себя на том, что прошлое с некоторых пор кажется ему далёким миражом соляной пустыни.

Пока он одевался, за окном светало. Лексий задержался под дверью Лады и прислушался: спит. Ну и славно. Как ни банально это звучало, в такой день, как сегодня, ему хотелось побыть одному.

Уже на пороге он осознал, что опять сбегает, не сказавшись. Пришлось вернуться и оставить в столовой записку, что он вернётся (причём сегодня). Так, просто на всякий случай.

Рада уже не было дома. Ох, бедняга, во сколько же он встал? Хозяин не докучал гостям рассказами о своих делах, но, похоже, забот у него хватало. Он никогда не выглядел уставшим, но Лексий знал: это ровным счётом ничего не значит. В своё время Рад умел не выглядеть уставшим даже после того, как целый день затаскивал на восьмой этаж шкафы и диваны…

Мир вступал в новый круг года особенно прекрасным. Блестящая глазами окон, Леокадия улыбалась сквозь слёзы по безвозвратно ушедшему лету. Лексий полной грудью вдохнул самый осенний, самый пронзительный на свете запах – запах влажной опавшей листвы. Об осени не философствовал только ленивый, но что уж поделать, если каждый год она всё так же отчётливо напоминает: ничто в этом изменчивом мире не повторяется…