Сильванские луны

Рад возник рядом с ним, тяжело дыша. Бежал? Неужели боялся, что горе-влюблённый попытается прыгнуть с этого самого моста?..

– Всевидящие, вы двое друг друга сто́ите, – выдохнул Рад. – Оба ужасно торопитесь… Лёшка, она ведь просто барышня, воспитанная гувернанткой и книжками о любви. Мало ли, что может прийти ей в голову! Это вовсе не значит, что всё, что она себе напридумывала – правда. Вернись к ней. Поговорите. Ты не хуже меня знаешь, скольких бед можно избежать, если просто вовремя сесть и обсудить всё, как взрослые… Не верю, что того, что случилось, хватит, чтобы разлучить вас навсегда.

Знаю. Даже не будь сама суть такой правильной, тон Рада убедил бы кого угодно. Лексий понимал, что Лада просто сглупила, потому что больше не могла молчать. Что ей сейчас ещё больнее и паршивее, чем ему самому – что, на самом деле, если эта девушка действительно что-то для него значит, ему нужно сейчас пойти к ней. Обнять её – утешить её и пообещать, что он изменится, и у них всё будет хорошо…

– Я не могу, – тихо сказал Лексий.

Он правда не мог. Что-то хрупкое разбилось – порвалось, – и никакому желанию, никакому усилию воли было не под силу это исправить. Ты больше не сможешь быть с ней счастлив – зная, что она не счастлива с тобой. Ты больше никогда до конца ей не поверишь, потому что осознал, насколько мало ты её знаешь. Понял, насколько ты слеп.

И нет, ты не изменишься. Хотя бы себе не лги.

На открытое лицо Рада набежала тень.

– Я клянусь тебе чем хочешь, – твёрдо сказал он, – между нами ничего не было. Она впервые заговорила со мной об этом. Никогда, ни разу до сего дня она не давала мне повода подумать о ней плохо.

Лексий закусил губу и судорожным жестом запустил пальцы в волосы.

– Я знаю, – вздохнул он. Конечно, между вами ничего не было! Ведь Лада – прекрасная девушка из прекрасной семьи, не способная на низость, а ты – ты вообще всегда был рыцарем, принцем из сказки, каких не бывает взаправду. И вы меня любите. Я точно знаю, что любите. И я тоже люблю вас, люблю изо всех сил, какие у меня есть, вот только…

Слов было слишком много, обжигая, они клокотали в перехваченном спазмом горле, и Лексий не сумел сказать ни одного из них вслух. Смог только горько, мучительно рассмеяться.

– Господи, – выговорил он, – как же гадко! Если бы ты только знал!.. Честное слово, хоть обручи на сердце ставь…

Рад взял его за плечи, словно хотел встряхнуть – так крепко, что Лексию стало больно.

– Даже шутить так не смей, ты слышишь?!.. – друг сверкнул глазами, но тут же разжал руки и, вздохнув, сказал негромко:

– Не бывает непобедимого горя. Почти из любой беды есть выход, но даже если нет… время лечит. Ты поверь, уж я-то знаю, я проверял… Главное – пока всего больнее, не наделать глупостей, которые потом не исправить. Оно того не сто́ит…

Лексий провёл рукой по лицу, заставил себя глубоко вдохнуть речную сырость.

– Можешь сделать для меня одну вещь? – устало попросил он.

– Да?

– Отправь её, – Лексий не чувствовал в себе сил вслух назвать Ладу по имени, – домой. Как-нибудь… чтобы с ней ничего не случилось в пути.

Так смешно. Всего какой-нибудь час назад ты был уверен, что сам проводишь её до родительского порога…

Рад посмотрел на него долгим, тяжёлым взглядом, как будто хотел много чего сказать, но произнёс лишь:

– Хорошо.

Вот только ничего на самом деле не было хорошо.

Река равнодушно струилась между опор моста, и первая ночь нового года была холодной, как тень от крыла Огнептицы.

Часть третья: Огнептица

Глава первая: Лёд

В дом Рада Лексий не вернулся. Разве он мог?

Потоки дождя на окнах гостиницы смывали с мира последние краски, но Лексия не хватало даже на то, чтобы грустить. Что-то было кончено. Он не настолько обезумел от горя, чтобы заламывать руки и трагически восклицать, что кончено «всё», но что-то определённо было, непоправимо и безнадёжно. Что-то очень, очень важное, для чего не существовало отдельного слова – что не вмещалось в набившее оскомину «любовь», потому что укореняло его в этом мире, где для него после всех этих лет до сих пор не было места.

Так странно было не чувствовать кольца на пальце.

Апатия уничтожала чувство времени, и Лексий не смог бы точно сказать, сколько дней прошло до того, как Рад разыскал его снова.

Визит, как выяснилось, был не праздный.

– Я отправил госпожу Горн в Урсул с сильванским посольством, – сообщил Рад. – Там трудится мой хороший товарищ, он пообещал, что доставит её родителям прямо в руки.

– Хорошо, – бесцветно отозвался Лексий. – Спасибо.

Настоящая, главная суть слов Рада дошла до него не сразу. Сильванское посольство покинуло Леокадию. Значит, всё. Значит, уже воюем… Мысль должна была ужасать, но ему почему-то захотелось сказать: «наконец-то». Все так этого ждали, давно пора…

– Так твоя королева всё-таки уломала степняков на мир? – спросил он просто потому, что молчать было неловко.

Рад ответил не сразу.