Сильвия и Бруно. Окончание истории

 — Мне знакомо это мучительное чувство, — сказал молодой Доктор. — Я прошёл сквозь всё это и не единожды. Позвольте мне рассказать вам, как я ставил эту проблему пред собой. Я вообразил себе маленького ребёнка, играющего со своими игрушками на полу в детской и уже способного рассуждать и заглянуть за тридцать лет вперёд. Разве не скажет он себе: «К этому времени я вдоволь наиграюсь с кубиками и лопаточками. Насколько же скучна будет моя жизнь!» Но когда мы перенесёмся через эти тридцать лет, мы увидим его крупным государственным деятелем, полным интересов и удовольствий гораздо более насыщенных, чем те, которые предоставляло ему детство — удовольствий совершенно непостижимых для его детского ума, таких удовольствий, которые его детский язык был не в состоянии хоть приблизительно описать. Но не будет ли и наша жизнь миллион лет спустя так же далека от нашей теперешней жизни, как далека жизнь взрослого от жизни ребёнка? И точно так же, как кто-то совершенно безуспешно будет пытаться выразить этому ребёнку на примере кубиков и лопаток смысл слова «политика», так же, возможно, все эти описания Небес с их музыкой, с вечным праздником, с мощёными золотом улицами — всего только попытки описать понятными нам словами те вещи, для которых у нас на самом деле вовсе не имеется слов. Не думаете ли вы, что, воображая себе картину будущей жизни, вы попросту переносите дитя в политику, не предоставив ему времени, чтобы вырасти?

 — Полагаю, что понял вас, — сказал граф. — Музыка Небес и впрямь выше нашего понимания. Зато музыка Земли такая приятная! Мюриел, девочка моя, спой нам что-нибудь, перед тем как мы отправимся спать.

 — Просим, — сказал Артур, встав и зажигая свечи на скромном пианино, пару часов тому назад изгнанном из гостиной ради комнатного рояля. — Тут есть одна песня, которую я ещё не слышал в твоём исполнении.

«Здравствуй, дух поющий!
Нет, не птица ты —
Маг, блаженство льющий
В сердце с высоты!» [66]

— прочитал он со страницы, которую раскрыл перед ней.

— И наша пустяковая нынешняя жизнь, — продолжал граф, — по сравнению с тем великим временем — словно солнечный день в жизни ребёнка! Но приходит ночь, и человек чувствует себя утомлённым, — добавил он с оттенком печали в голосе, — и тогда голова сама собой клонится к подушке! И он ждёт-недождётся, когда ему скажут: «Пора в постель, дитя моё!»

ГЛАВА XVII. На помощь!

 — Но ещё не пора в постель! — произнёс сонный детский голосок. — Совы ещё не легли спать, и я не лягу, пока ты мне чего-нибудь не споёшь!

 — Бруно! — воскликнула Сильвия. — Разве ты не знаешь, что совы только что проснулись? А вот лягушки — те давным-давно уже все в постели.

 — Но я же не лягушка, — возразил Бруно.

 — А что тебе спеть? — спросила Сильвия, как обычно избегая спора.

 — Спроси господина сударя, — лениво ответил Бруно, заложив руки за свою кудрявую головку и откинувшись на спину на листе папоротника, который чуть не до земли склонился под его весом. — Неудобный этот лист, Сильвия. Найди мне удобнее... ну пожалуйста, — поспешно добавил он волшебное слово, когда Сильвия выжидательно подняла палец. — Ведь не могу же я спать кверху ногами!

 Маленькая фея совсем по-матерински подняла на руки своего малютку-братца и уложила его на более крепкий лист папоротника. Она разок коснулась листа, чтобы качнуть его, и дальше он принялся как заведённый раскачиваться сам по себе, словно у него внутри скрывался какой-то механизм. Ветер тут явно был ни при чём — он уже прекратил свои вечерние дуновения, и ни один листок не вздрагивал над нашими головами.

 — А почему этот лист качается, когда соседние даже не шелохнутся? — спросил я Сильвию. Но она только мило улыбнулась и покачала головой.

 — Я сама не знаю, почему. Они всегда качаются, когда на них отдыхает эльф или фея. Они, наверно, так устроены.

 — А люди могут видеть, как качается лист папоротника, хотя бы они не видели на нём эльфа?

 — Конечно, могут! — удивилась Сильвия моему вопросу. — Лист — это лист, и его любой может видеть, но Бруно — это Бруно, и его нельзя увидеть, если только вами не овладело наваждение, как сейчас.

 Теперь я понимаю, отчего получается, что иногда, пробираясь по лесу тихим вечером, можно увидеть лист папоротника, равномерно качающийся вверх-вниз сам по себе. Вы ведь тоже такое видели, правда? В следующий раз попробуйте рассмотреть на нём спящего крошку-эльфа или спящую фею, только не срывайте этого листа, как бы вам ни хотелось, пусть малютка спит!

 И пока я так расспрашивал Сильвию, глаза Бруно всё сильнее слипались.

 — Ну спой мне, спой! — капризно бормотал он.

 Сильвия вопросительно взглянула на меня.

 — Так что же мне спеть? — спросила она.

 — Ты бы могла спеть ту детскую песенку, о которой вы мне однажды рассказывали, — предложил я. — Ту самую, которую пропустили через каток, помнишь? Кажется, это была песенка «Жил-был маленький старик с маленьким ружьишком».