Сильвия и Бруно. Окончание истории

 — А, это одна из песенок Профессора! — встрепенулся Бруно. — Мне нравится этот маленький песенный старик, и как здорово они ему мурашек подпустили! — И мальчик обратил свой влюблённый взгляд на другого старичка, возникшего по другую сторону листа-кроватки. И тот сразу же принялся петь, подыгрывая себе на Волшебной гитаре (я видел такие в Запределье), в то время как улитка, на которой он восседал, помахивала в такт музыке своими рожками.

«Росточком был мал старичонка:
Короткий и щуплый на вид.
Раз жёнушка щиплет курчонка,
А он ей в сердцах говорит:
„Ружьишко подай! И на счастье
Подковку мне, крошка моя,
Чтоб уточку я в одночасье
Подбил у ручья.”

Жена притащила ружьишко,
Подковку ему поднесла,
Поставила пышки в печишку,
Горчичку в горшке натолкла.
Иной не имея мыслишки,
Минутки не тратя зазря,
Бежал старичок без одышки
На крики “кря-кря!”

Где рыщут Рачишки, где Мошки
Мелькают, снуют, мельтешат,
Где замерли Цапли на ножке —
И цап! из воды Лягушат,
Где словно зелёные Шишки
Таращатся в тине и ждут
(В засаде лежат Лягушишки),
Там тишь и уют.

Готовит он порох и пульки,
Крадётся — шажки не слышны;
Вдруг слышит плюх-плюшки, буль-бульки, —
Минутка — и нет тишины!
С воды и от берега стрёкот,
Вверху и внизу тарарам,
И сзади и спереди хохот,
Возня по бокам.

Ликуют Рыбёшки и Пташки:
“Сейчас он почувствует, плут,
Как будто по телу Мурашки
С макушки до пят побегут,
Как будто он скушал полыни,
Как будто промок под дождём:
Мы рифмы Мамаши Гусыни
Ему пропоём!

Пусть помнит — Улиткины рожки
Портняжек в испуг привели:
Едва унесли они ножки,
Завидя те рожки вдали.
Про Тётушку Трот и про Кошку
Споём, и тогда, может быть,
Наш недруг смутится немножко,
Умерит он прыть!

Напевов наслушавшись наших,
Протяжно и томно вздохнёт;
И рою безумных букашек,
Он радостно ручкой взмахнёт,
Он вечной виной распалится,
Жужжащим жучком воспарит,
Туманом во тьме растворится,
Скребком заскрипит!

Коль Утки решилась судьбина,
Ему намекнём: удались!
На стол ему ляжет дичина,
Ей розы в убранство и рис.
Железку мы видели эту;
Пускать погрозит, — ничего:
Ему здесь заступника нету,
Так пнём же его!”

Бабахнуло! — Уточка пала…
Затихла вокруг трескотня.
В домишко! Назад как попало, —
Где жёнка его у огня!
Попробовав радостно пышку,
Что жёнка спекла второпях,
Он ринулся снова к ручьишку
И в Селезня — бах!» [67]

 — Ну вот, угомонился, — сказала Сильвия, осторожно подтыкая край лепестка фиалки, которым она укрыла спящего на манер одеяла. — Спокойной ночи!

 — Спокойной ночи! — эхом отозвался я.

 — И впрямь давно пора была пожелать вам спокойной ночи! — рассмеялась леди Мюриел, встав и закрывая крышку клавиатуры. — Для него тут поют, а он клюёт в это время носом! Так о чём я пела, ну-ка отвечайте! — потребовала она.

 — Что-то про утку? — рискнул я наугад. — Ну, про птицу какую-то, — поправился я, тот час же поняв по её лицу, что первое предположение было не совсем в точку.

 — Про птицу какую-то! — передразнила леди Мюриел с самым испепеляющим взглядом, который только удался её милым глазкам. — Так-то он отзывается о «Жаворонке» Шелли! И это при том, что поэт сам говорит: «Здравствуй, дух поющий! Нет, не птица ты!»