Пятого мая герцог Бурбонский и его 20 000 человек подошли к Риму. Несмотря на немалую численность, их положение поначалу выглядело не слишком многообещающе, поскольку они не имели приличной артиллерии, а половина солдат сильно ослабла от голода. Однако отчаяние само по себе могло служить мощным мотивирующим фактором. И они примчались к городу с такой скоростью, что, по словам опытного флорентийского историка и соратника Медичи Луиджи Гвиччардини, «те, кто находился внутри, не были готовы к ним ни телом, ни духом, и вообще никоим образом не подготовились к битве»[1098]
. Вдобавок, когда имперская армия расположилась лагерем на ночь, на Рим опустился туман, уменьшивший видимость до пары метров вокруг и лишивший защитников города возможности вести огонь из собственных тяжелых орудий[1099]. Таким образом, на несколько часов шансы обеих сторон более или менее сравнялись.На рассвете 6 мая герцог Бурбонский накинул поверх доспехов белый плащ и приказал штурмовать стены Рима с помощью осадных лестниц и личного оружия. Перед атакой он произнес воодушевляющую речь, нарисовав перед собравшимися отрядами испанских, итальянских и немецких солдат разнообразные заманчивые перспективы. Он говорил о добыче и славе, о «несметном количестве золота и серебра», спрятанного за стенами города. Испанцам он пообещал, что, если Рим падет, это станет началом всемирного завоевательного похода – следующими падут вся Италия и Франция, потом Карл V поведет свои армии против османов, а потом «победоносно [поскачет] с вами в Азию и Африку… [где] вам представится тысяча возможностей показать всему свету, что вы далеко превзошли славу и богатство несравненных армий Дария, Александра Великого и прочих знаменитых правителей». После этого, обернувшись к немцам, герцог осудил безбожие и развращенность римского католического духовенства, которое склоняло граждан к «изнеженности и похоти… и занято было лишь тем, что обманом и жестокостью гребло к себе золото и серебро, прикрываясь христианским благочестием». Взяв Рим, сказал он им, они осуществят мечту, о которой «не раз говорил наш непогрешимый пророк Мартин Лютер»[1100]
. Очевидно, герцог умел найти нужные слова для каждого. Доведя людей до неистовства, он отпустил их в атаку.В густом тумане раннего утра оголодавшие имперцы менее чем за три часа прорвались на стены Рима. Они поднимались по приставным лестницам и дальше хватались за камни руками. Однако тогда, когда многие уже были наверху, случилась катастрофа. Герцог Бурбонский находился в центре событий: положив руку на приставную лестницу, он подбадривал карабкавшихся вверх солдат. Внезапно сквозь гущу тел и туман просвистела пуля, выпущенная из длинноствольной аркебузы, и попала ему в голову. Он погиб на месте. Вокруг него по обе стороны римской линии обороны воцарилась смесь паники и кровожадного азарта. Войска едва слушали герцога Бурбонского, пока он был жив. Теперь, когда он был мертв, они стали абсолютно неуправляемыми. Кровь еще сочилась из его пробитого черепа, а имперские солдаты, преодолев стены Рима и проникнув внутрь через пустые пушечные амбразуры, уже распахнули ворота. Город был взят силой, а это значило, что его ждет полное разорение. Через тысячу с лишним лет после катастрофы 410 г. варвары снова вернулись.
Разграбление Рима в мае 1527 г. продолжалось более недели. С криком «Бей, Испания!» имперские войска ворвались в город и принялись бесчинствовать. Они быстро расправились с несколькими тысячами вооруженных защитников города, в том числе с швейцарскими гвардейцами папы, большую часть которых перебили перед собором Святого Петра. После этого город оказался полностью в их руках. Климент VII бежал в самую надежную городскую крепость – замок Святого Ангела, где укрылся вместе с несколькими кардиналами и разношерстной компанией горожан, успевших ворваться внутрь до того, как стража опустила решетки. Ему и тем, кому удалось спрятаться вместе с ним, повезло. Однако за стенами крепости любого, кто не сумел выскользнуть из Рима до того, как городские ворота снова заперли, ждали большие неприятности.