Силы и престолы. Новая история Средних веков

По словам Гвиччардини, когда имперская армия поняла, что «все защитники бежали и город действительно принадлежит им, испанцы начали захватывать дома вместе со всем, что в них было, и брать в плен их обитателей. Немцы же, подчиняясь военному уставу, резали на части всякого, кто попадался им на пути»[1101]. Женщинам и детям грозила такая же опасность, как мужчинам, духовенство погибало наравне с мирянами. Пожалуй, священникам приходилось даже хуже. Рассказывали, будто бывший командир ландскнехтов Георг фон Фрундсберг (изгоем покинувший Италию, когда весной войска начали бунтовать) всегда носил при себе удавку из золотого шнура на случай, если ему когда-нибудь представится возможность повесить папу. Ныне немецкие наемники могли дать волю этим кровожадным настроениям. Они «в приступе ярости позорно растоптали ногами» святые реликвии, в том числе головы святых Петра, Павла и Андрея, а также фрагменты Животворящего креста и Тернового венца[1102]. Папские усыпальницы разграбили. Рота солдат обрядила осла в ризы и убила священника, отказавшегося подать животному причастие[1103]. Длинный, полный шокирующих подробностей рассказ Гвиччардини о разграблении города ясно показывает, как сильны были антиклерикальные настроения среди имперских солдат и с какой легкостью они теряли человеческий облик при виде ненавистных символов папского богатства.

На улицах только и было видно, что головорезов и бандитов с узлами богатых облачений и церковных украшений, с огромными мешками, набитыми всевозможными золотыми и серебряными сосудами, говорящими больше о богатстве и тщеславии римской курии, чем о скромной бедности и истинной преданности вере Христовой. Великое множество пленников, уводимых во временные узилища, испускали громкие стоны и вопли. На улицах полно было трупов. Многие вельможи лежали, изрубленные на части, в грязи и в собственной крови, и немало рядом с ними лежало тех несчастных, кто был еще жив[1104].

Монахинь насиловали. Священников убивали перед алтарями. Время от времени испанцы и немцы начинали спорить, стоит ли оставлять в ограбленной церкви какие-нибудь богослужебные предметы, но это приносило священникам мало пользы и утешения. Те из них, кого не убили сразу, бродили по улицам у всех на виду «в рваных и окровавленных рубахах, израненные и избитые всем, что попалось под руку. У одних были заклеймены лица, у других выбиты зубы, третьи остались без носов и ушей…»[1105].

Вооруженные отряды ходили от одного дома к другому и под пытками заставляли людей рассказывать, где они спрятали свои ценности. Дворян принуждали голыми руками опорожнять выгребные ямы в поисках тайников с годной добычей. Некоторым горожанам отрезали носы. Другим насильно скармливали их собственные гениталии. Захватчики почти не встречали сопротивления. «Римляне были застигнуты врасплох, ограблены и перебиты с невероятной легкостью, а злодеи сильно разбогатели», – писал Гвиччардини. И он был прав.

Далеко не сразу истерзанные римляне смогли перевести дух. Ужасы продолжались около десяти дней, но даже тогда имперцы не оставили город. Папа и его приближенные, забаррикадировавшиеся в замке Святого Ангела, просидели там еще месяц – только 7 июня их согласились выпустить за выкуп 400 000 дукатов. Однако если большинству из тех, кто заперся в крепости, после этого позволили уйти, то Клименту VII пришлось ради собственной безопасности остаться внутри. Его освободили только в начале декабря и вывели из крепости под покровом темноты, опасаясь гнева вражеских солдат. К тому времени бесчинствующими имперскими войсками было убито около 8000 римлян. Вероятно, в два раза больше людей погибло из-за принесенных оккупантами болезней и ужасных условий жизни в разрушенном городе[1106].