Силы Хаоса: Омнибус

Он холодно улыбнулся. Тогда он чуть не убил Люция. Не в первый раз и, наверное, не в последний, но воспоминание все равно было приятным. Вполне возможно, что он был единственным, кого Люций Вечный по-настоящему боялся, ибо Байл знал, как освежевать космодесантника до костей, не давая ему умереть. Фулгримов любимчик едва не превратился в кричащие куски мяса, которым предстояло провести вечность взаперти, размышляя о своих преступлениях.

После этого ему пришлось заняться иными, более кощунственными вопросами. Перейти от изобретательства к улучшению. Менять уже существующие основы, чтобы результатами могли воспользоваться другие. Но он по-прежнему мечтал творить… созидать принципиально новые вещи.

— Знаешь, ты ведь была первой их пробирочных существ. Новой жизнью. Я сделал тебя еще до того, как начал растить второе поколение в Граде Песнопений. Еще до того, как завладел трупом Воителя. — Он улыбнулся воспоминаниям. — Это был эксперимент, соединение нескольких участков генокода… включая мой.

— Я твоя дочь, плоть от плоти твоей, — ответила она, отошла и принялась выводить узоры в конденсате на одном из резервуаров.

— Да. Ты моя дочь.

Слово оставило во рту странное ощущение. Космодесантники не могли размножаться — во всяком случае, без многочисленных модификаций или мутаций. Таково было ограничение, наложенное на них Императором. Очередная ошибка. Какой смысл создавать такую расу, а затем перекрывать им путь к достижению своего потенциала? Возможно, причиной был страх. Страх, что его заменят. У Байла этих тревог не было — более того, превращение в лишнее звено входило в его планы. Но позже. Когда его работа будет закончена, и новое человечество перестанет нуждаться в его наставничестве.

— Я такая, как ты ожидал? — опять спросила она, на этот раз настойчивей.

— Нет. — Он нахмурился. — Ты знала, что это был единственный раз, когда Фулгрим запретил мне творить? Он… пришел в ужас. Во всяком случае, он так сказал. Только представь: монстр, в которого превратился Фениксиец, приходит в ужас от ребенка. Подозреваю, именно тогда у меня начали возникать сомнения касательно всей его шарады… Все-таки каков отец, таков и сын.

Он вспомнил, как Фулгрим нависал над ним, гремя свернутым кольцами хвостом в титанической ярости. На него обрушился гнев бога — или, во всяком случае, полубожественного создания, — но он не помнил, чтобы боялся. Уже тогда страх был выжжен из него почти без следа.

— Каков родитель, таково и дитя.

— Да, видимо.

Она никогда не называла его отцом. В те времена такая фамильярность была ему неприятна, и он не поощрял ее. Но за прошедшие с тех пор века его взгляды несколько смягчились. Позволяя относиться к себе, как к родителю, он укреплял узы верности между ним и его созданиями. Возможно, если б он тогда позволил ей называть себя отцом, она бы не ушла за шепотом варпа.

— Мелюзина, ты пришла, чтобы убить меня?

— Я не знаю, — ответила она, посмотрев на него, а затем перевела взгляд на один из резервуаров. Внутри плавала маленькая девочка, свернувшись в позе эмбриона. — Это моя замена? Или я стану заменой ей, когда придет время?

Тон у нее был обвинительный. Он напрягся. Он не хотел уничтожать ее, но сделает это, если понадобится. И она не будет первым порождением его гения, которое ему придется умертвить.

— Тебя никем не заменить, дитя мое. — Байл протянул к ней руку, но она отошла. Он мгновение стоял с протянутой рукой, но затем опустил ее. — Ты была у меня первой. И всегда ей будешь. Хоть с рогами, хоть с чем.

— Я увидела их во сне.

— Да, — отозвался он.

Ее взгляд расфокусировался, а тело пошло волнами. Его лучшая работа — и самая несовершенная. Он подозревал, что скоро она окончательно утратит материальность и исчезнет навсегда. Или изменится до неузнаваемости. Зачем она пришла? Чтобы наказать его? Или предупредить? А если последнее, то почему? Из дочернего долга? Или потому что ее кто-то или что-то сюда отправил?

Он не верил в Темных богов, как и в любых других, но знал, что во вселенной действуют силы, которые он себе и не представляет.

— Мелюзина, зачем ты пришла? — опять спросил он.

— Чтобы предупредить тебя. Мне сказали… Мне сказали, и я пришла. — В направленном на него взгляде было что-то, похожее на жалость. — У тебя так много врагов, что они воюют друг с другом за право решать твою судьбу.

Немного помолчав, он сказал:

— Это хорошо. Если они заняты друг другом, это значит, что меня будут реже отвлекать.

— Они сказали, что ты так и ответишь.

Он едва не задал очевидный вопрос, но сдержался. Это не имело значения. Ничто не имело значения, кроме его работы. Пусть хоть вся вселенная будет против него; он выживет, и его дело тоже.

— Ты могла бы остаться. Я был бы рад твоей помощи, — сказал он.

— Почему? — спросила она, словно прочитав его мысли.