Силы сопротивления

— Вот! — показал на Василия Анатолий. — Человек пожертвовал собой и спас всех остальных. Продегустировал и едва не отравился. Вы же его лишними подозрениями только от себя отворачиваете.

— А вторая банка? — упорствовал Саня. — Или Василий сразу две сожрал?

— Вот псих! Куда в него влезло бы? Тем более, ему сразу поплохело, и я его в туалет повел. А вторую банку мы выбросили, чтобы вас не искушать. Потом еще слопаете нечаянно, а мы будем виноваты.

— А мы не хотим! — добавил Василий и лег на соседнюю койку, заложив руки за голову.

Борода его торчком нацелилась в потолок. Он закрыл глаза. Впрочем, вид его для отравившегося был не особо бледен.

— Я все равно вам не верю, — сказал Саня.

— Как угодно, — отозвался Анатолий. — Все, тихий час.

Ели молча.

Бурдюков не эстетствовал, как тезка, кромсая пасту тонкими дольками, и не посасывал задумчиво по пять минут каждую ложку, как Перышкин, поэтому оприходовал свою порцию первым. Запил запасенной водой из бака и с новыми брюками забрался на свою кровать.

Брюки были великоваты. И новыми их уж точно назвать язык не поворачивался. В Бурдюкове всколыхнулось было подозрение, что на самом деле Анатолий дал ему свои брюки или брюки Василия, а новые как раз оставил себе, но он вынужден был с сожалением признать, что не помнит, в каких брюках Анатолий и Василий ходили до этого. Нет, к таким шустрым ребятам, конечно, необходимо присматриваться, только с огульными обвинениями, похоже, стоило все же обождать. У Максима Андреевича потом можно будет выяснить.

Бурдюков отложил брюки, накрылся одеялом и задремал.

Ему приснилась Магда, которая почему-то всегда была повернута к нему боком. Он не видел ее лица. «Почему, почему ты не прибираешь в квартире?» — кричала ему она и подбивала ногой чей-то скелет.

— Эй.

Бурдюкова тронули за плечо. Он поднял голову, сощурился. Солнце ушло, и лицо человека, сидящего перед ним на корточках, Бурдюков разглядел не сразу.

— Что? — спросил он.

— Поговорить надо, — сказал Анатолий.

— Тихий же час.

— Это важно.

Анатолий встал и направился к дверям. Там он остановился, придерживая створку и ожидая, пока Бурдюков нашарит разношенные ботинки.

— Сюда.

Через тамбур Анатолий повел его прямо, видимо, к туалету.

— Может, здесь? — спросил Бурдюков в полутемном коридоре.

— Можно и здесь, — легко согласился Анатолий.

Он прислонился к стене. Лицо его приобрело недовольное выражение.

— Я слушаю, — сказал Бурдюков.

— Что ты с ними возишься? — спросил Анатолий.

— С кем?

— С Лозовским и с Перышкиным. Они же дебилы. Тебе нравится возиться с дебилами? Иди под мое крыло.

— Зачем?

Анатолий усмехнулся.

— А ты думаешь, что выживешь с дебилами? Мы втроем сможем этих двоих приспособить к работе. Они будут для нас и за нас исследовать этажи. А сами мы будем распоряжаться продуктами. Не дурно же, да?

— А что с Максимом Андреевичем?

— Тоже к ногтю прижмем.

— Как?

— Пригрозим, что спустимся и расскажем охране, что он работников из режима выводит. Уверяю тебя, будет носить пасту и консервы как миленький.

Бурдюков кивнул.

— Я примерно так и думал.

— Ну! — Анатолий хлопнул его но плечу. — Так ты с нами?

— А люди внизу?

— Которые?

— Что в домах.

Анатолий фыркнул.

— А что с ними сделается? Как жили, так пусть и живут. Обитают в этом своем подкрашенном дерьме. Мне дела до них никакого нет.

— А мне есть, — сказал Бурдюков.

— Так ты что, идейный? — прищурился Анатолий.

— Нет.

— А чего тогда?

— Неправильно, когда вот так: дерьмо в фантик обернули и сказали, что это конфетка.

— Значит, идейный, — вздохнул Анатолий. — Но пойми, — он приобнял Бурдюкова, — мы ничего не можем изменить. Это государственная политика. Это не кто-то вдруг захотел и сбацал, это, брат Сергей, нынешний способ существования, определяемый экономическими возможностями и материальной базой. Из человека сделали автоматическое существо, превратили его в инструмент, а чтобы он безропотно выполнял свои задачи, придумали сунуть в мозг приборчик, который говорит ему, как у него все хорошо. Я вот себя вспоминаю, думаю, счастлив ведь был, идиот.

Бурдюков посмотрел на собеседника.

— Назад хочется?

— Упаси бог! — Анатолий даже вздрогнул. — Картинка, конечно, соблазнительная, яркая, но уже не для меня.

— А я думаю, никто не захочет, как узнает, что все вокруг него — фальшивое.

— Возможно. Но тем-то и хорошо, что они все — там, — улыбнувшись, показал глазами на окно Анатолий. — А мы здесь.

Бурдюков помрачнел.

— Но ведь есть и другие.

— За рекой?

— Да.

— А это, брат Сергей, мечта, — сказал Анатолий. — Если выбираться, то туда. Собственно, как ты понимаешь, там — элита. Вся эта масса, частью которой и мы с тобой недавно были, все эти работники, которые день за днем шевелят в креслах серым своим веществом, есть обслуживающий их персонал. Наше нынешнее положение, понятно, промежуточное, из нас двоих никого, полагаю, не устраивает. Слишком оно шаткое. И зима близко, октябрь, а с отоплением тут большие проблемы.

— И какой ваш план? — спросил Бурдюков.