Симбиот

Густо покраснев, боец повел нас к укреплению, расположенному на вершине небольшого холма, господствующего над окружающей местностью. Видимо ни у кого из солдат не хватило ума предупредить своих товарищей в ДОТе, потому как наш визит оказался полнейшим сюрпризом. Возле входа в каземат, укрывшись в тени перехода, мирно дремал часовой с карабином, всей своей позой показывая, что в караулах он бывал не единожды и в совершенстве овладел искусством сна в стоячем положении. Чуть поодаль, в тени раскидистой сирени, компанию своему подчиненному составил и командир. Разложив на земле какую-то тряпку, больше всего похожую на старый масхалат, лейтенант устроился за чтением книжки, да так и заснул, прикрыв лицо потертым книжным изданием. Откровенно говоря, я рассчитывал именно на что-то похожее, поэтому никакого волнения не проявил, чего нельзя было сказать о Карбышеве. Генерал был в бешенстве. Его утонченное лицо побелело от гнева, разве что пар из ушей не повалил. Но от комментариев он пока воздержался.

Лейтенант, разбуженный подчиненным, подскочил, как ужаленный, и на ходу поправляя обмундирование, подбежал к нам:

— Старший лейтенант Сенечкин.

— Докладывайте, — чуть слышно проговорил генерал, едва сдерживая готовый вырваться наружу громогласный крик.

— Личный состав завершил работы по расконсервации долговременной огневой точки. В настоящее время занимается расчисткой секторов обстрела.

— Видим, как вы занимаетесь, — уже прошипел Карбышев. — Ладно, с вами я поговорю чуть позже. Ведите, показывайте свое хозяйство.

Странно, но лейтенант был совершенно спокоен. Такое впечатление, что грядущая головомойка ему по барабану. А хотя… Куда могут сослать дальше укрепрайона? Погоны снять? Вряд ли… Так чего ему бояться-то?

Откровенно говоря, ДОТ произвел на меня гнетущее впечатление. Всего четыре крошечных помещения, два из которых были сквозными проходами. Нет ни туалета, ни комнаты для отдыха. Даже боезапас хранился прямо в боевых казематах. Вместо броневых дверей — толстенные деревянные, обшитые стальными листами. По моей просьбе, лейтенант, при помощи сержанта, открыл одну из бронезаслонок, предварительно скатав газонепроницаемый чехол. Я посмотрел в амбразуру и… не удержавшись, заржал во весь голос. Буквально в нескольких десятках метров впереди паслось стадо коров. Самых обычных коров, правда, на мой взгляд, мелковатых и тощих. Отсюда даже были слышны звуки хлыста пастуха, отдаленно напоминающие пистолетные выстрелы. Ну а где им еще пастись-то? Местных жителей отсюда никто не отселял! Вот и бродят по секретным объектам.

После такого Карбышев уже не выдержал:

— Лейтенант! Связь со штабом батальона! Быстро!!!

Немного помявшись, Сенечкин проговорил:

— Связи нет, товарищ генерал-лейтенант.

— Как нет? — даже опешил военный инженер.

— Кабель глубокого залегания поврежден. Связисты восстанавливают, — и спустя пару секунд добавил: — Пятый месяц…

— Так установите связь по радио! Ведь у вас должно быть радио! Вон же оно в углу стоит!

— Это муляж. Ну, из него все запчасти вынули, только коробка осталась. Запчастей не хватает, вот и разобрали для радиостанций на НП. Да и не умеет у нас им никто пользоваться, товарищ генерал. Этим приданные связисты занимаются, а они все в расположении остались.

Уже готовый матерный вопль был неожиданно прерван вломившимся в помещение майором. О! Местное начальство пожаловало. Что-то быстро оно, видать, где-то совсем рядом были. Не давая никому проговорить и слова, я обратился к своему главному саперу:

— Дмитрий Михайлович. Я покурить выйду. А ты тут… продолжай осмотр.

И ломанулся на улицу, не желая участвовать в разборках местного масштаба. Из ДОТа Карбышев вылез минут через пять, весь красный, как рак, и донельзя возбужденный. Вновь опередив его слова, я произнес:

— Давай так, Дмитрий Михайлович. Я думаю, ты тут задержаться на пару дней хочешь? А с инспекцией мы с тобой через недельку другую нагрянем. А я сейчас поеду к своим танкистам. Вчера приехал Еременко. Знаешь Андрея Ивановича? Так вот, он назначен командующим 2-ой танковой армией в наш округ. Надо с ним поговорить…

С благодарностью выслушав мою речь, генерал произнес:

— Да… Засиделся я в своей Академии. Забыл уже, как оно у нас… бывает. Ну, ничего, я их в чувство приведу!

Глава десятая

Сто восемьдесят пять дней — это много. Сто восемьдесят пять дней — это целых шесть месяцев. А шесть месяцев — это… Много это… Хотя, все познается в сравнении. За ничтожное, с исторической точки зрения, время со мной произошло гораздо больше, чем за всю прежнюю жизнь. Хорошо это или нет, я утверждать не возьмусь. Теперь уже не возьмусь. Оглядываясь назад, нужно признать, что я представлял себе все несколько иначе.