Симбиот

Самообладание не изменило мне даже тогда, когда в дверь вломилась целая толпа крепких парней с пистолетами, едва не выломав ее вместе с косяком. Впрочем, события развивались настолько быстро, что я и понять толком ничего не успел. Сталин каким-то чудом успел остановить их буквально в сантиметрах от моего тела, за долю секунды до того, как меня порвали бы голыми руками. Уж не знаю, какие у них были инструкции, но под бешеным взглядом и рыком Вождя, они явно о них позабыли, исчезнув из кабинета много быстрее, чем появились тут, едва не растоптав раскорячившегося в дверях Власика. Беднягу вынесли наружу в лучших традициях московского метро в час пик.

— Сядъ!

Честно говоря, я даже не понял, что это сказано мне. Последние мгновения тянулись в каком-то тягучем полусне, реальность которого я осознавал с некоторой задержкой, делая усилие над самим собой. Мое нечаянное промедление Иосиф Виссарионович воспринял по-своему:

— Сядъ, говорю! Гонор свой потом показывать будешь! Тоже мнэ, институтка нашелся…

Продолжая бормотать про себя какие-то невнятные ругательства на неизвестном мне языке, Вождь попытался расстегнуть верхние пуговицы кителя. Как назло, у него ничего не получалось. Помучавшись несколько секунд, он просто рванул их руками, выдрав с мясом, словно не заметив крепчайших ниток. От столь немилосердного обращения, одна из пуговиц отскочила прямиком в стакан, стоявший на одном подносе с графином. В полном молчании, Иосиф Виссарионович обошел стол, вытряхнул пуговицу прямо на пол, и, одним размашистым движением наполнив стакан водой, с шумом выпил.

— Мальчишка!

С сожалением глянув на опустевший стакан, он вернул его на законное место на подносе, и, заложив руки за спину, подошел к окну. После нескольких секунд томительного молчания, Вождь вновь заговорил каким-то глухим, незнакомым голосом:

— Мальчишка! Ты и впрямь думаешь, что я железный? Поверил в эти сладкие и пустые речи жополизов и приспособленцев? Эх, да, что там… Договорились до того, что я сам иногда в это верю. Товарищ Сталин…

Он порывисто обернулся, и заговорил громче:

— Как ты там сказал, там, откуда тебя закинуло, ко мне сложное отношение? Так? Скажи, ты, правда, веришь в то, что мне все это безразлично? Не думай, что я оправдываюсь! Молод слишком, чтоб от меня оправдания слушать! Но я хочу, чтоб ты знал, чего мне стоит это безразличие! Я помню всех их! Всех, кому своей рукой судьбу определил! Они приходят ко мне. Каждую ночь! И тут появляешься ты…

Иосиф Виссарионович отвернулся, и, после секундного молчания, проговорил:

— А тебе не пришло в голову, что то, что ты рассказываешь, слишком даже для товарища Сталина?

Да, куда там! У меня ж в голове вселенские планы. Куда уж мне до чувств смертных, даже таких как он. План разговора я составлял из расчета логичности и весомости аргументов, оставляя эмоции оппонента за «скобками». Подумать о том, что говорить буду не с бездушной машиной и не прожженным циником из моего времени, который впитывал эти факты по крупицам в течение всей жизни, я как-то не удосужился. Выходит, зря.

— Товарищ Сталин. Иосиф Виссарионович! Я…

— Да, ты. Именно ты! Забыл, что вокруг тебя живые люди? Что я человек, а не сусальный лик с кумачового плаката? Чему вас там учат в 21-ом веке, а то переговорщик из тебя, как из… хм… Плохой.

А вот это было обидно!

На несколько минут в кабинете воцарилось молчание. Оба «собеседника» переваривали услышанное. И трудно сказать, кто из них был больше озадачен. Если Сталин только что прикоснулся к знаниям, о которых не мог и помыслить ранее, то попаданец внезапно осознал, что канонический образ Вождя и реальный человек — это, вообще говоря, разные люди. Еще недавно Павлов искренне верил, что уж кому-кому, а ему-то промыть мозги невозможно. Ведь черепушка пришельца из будущего привыкла к куда большему давлению пропаганды образца 21-ого века, в сравнении с которой СМИ 40-ых просто младые дети, едва оторвавшиеся от мамкиной сиськи. А тут такой облом! Как же так?

Да, все просто. Чего обманывать самого себя-то? Ведь сам хотел видеть в Сталине эдакого сказочного Императора земли Русской. Сурового, но справедливого Судью и Хозяина, одной рукой нещадно карающего врагов, а второй щедро одаривающего героев. Да чтоб все по реальным заслугам! Чтоб не по слепому закону, а по Справедливости! Как русская душа того требует! Вождя с железной волей и без вредных привычек, вслед за которым не страшно с головой в омут нырнуть. И вот за этой розовой мечтой как-то позабылось, что, вообще говоря, Царь-то тоже человек. Живой, а не рисованный!

Первым сумел взять себя в руки Иосиф Виссарионович, что вовсе не удивительно, учитывая его богатый жизненный опыт. Отойдя от окна, он обошел вокруг стола, и уселся на стул напротив попаданца. Этот незамысловатый жест оказался очень кстати, вернув разговору некоторую ауру доверительности, одновременно сбросив с души вселенца камень, размером с Арарат.

— Продолжим? Только давайте постараемся оставить эмоции в стороне от дела. Если получится.