Очень скоро в санузел зашла Николь и, одобрив мою работу, предложила мне отправиться отдохнуть, но я осталась, чтобы умыться с дороги. Во время заточения в полицейском участке Мерилин несколько раз водила меня в душ, установленный на цокольном этаже; не снимая околиозной маски, я слепо ловила телом воду и истерически посмеивалась, представляя себя со стороны. Мысль, что все это осталось в прошлом, действовала успокаивающе.
Николь дала мне толстенную упаковку разноцветных полотенец, которую, видимо, приволок Дакота, только что вернувшийся из магазина, и спортивный бледно-розовый костюм.
- Он тебе велик будет, - вздохнула она. – Мой старый. Зато чистый.
Кожу я терла, не жалея, с мылом и до красноты, в особенности лицо. Волосы мои, предварительно подвергнутые болезненной процедуре расчесывания, намокнув, распустили последние узлы, в которые закрутились из-за ношения околиозной маски. Покидая ванную, я, наконец, почувствовала себя человеком. Штаны и кофта Николь и впрямь оказались великоваты, но такая мелочь не могла сейчас испортить мне настроение. Я потуже затянула веревку на поясе, закатала рукава и побрела на улицу, чтобы вывесить сушиться свое полотенце.
В коридоре и на участке царила невинная чистота, будто три часа назад мы заходили совсем в другой дом. Только каменный фасад оставался обветшалым – для него требовалась краска. Замызганную вывеску сняли, но почему-то не выбросили, и теперь она покоилась у забора. С нее стерли вековую грязь, и я, склонившись, смогла прочесть ее.
«Р. К. Эванс, антиквариат».
- Дом принадлежал моим родителям, - я вздрогнула от неожиданности и обернулась на Бенедикта. Он виновато улыбнулся. - Не хотел тебя напугать.
- Они коллекционировали старинные вещи?
- Торговали ими, так вернее. Мы с Себастьяном уже все распродали, чтобы освободить гостиную.
- Понятно…
- Ты вправе не отвечать, но я все равно спрошу, Андреа. Николь упомянула, что ты уже использовала трансформацию, после чего тебя и арестовали агенты ФБР.
- Да.
- Франциско был с тобой в этот день?
Я с трудом подавила желание отвести взгляд. Бенедикт терпеливо ждал, седина его поблескивала в звездном свете, а глаза смотрели мягко и доброжелательно. Тогда меня словно прорвало. Очень скомкано, перебиваясь на оправдания, я поведала ему события того злосчастного утра.
- Понимаете, все наложилось, отцу сделали выговор, и Джованни сказал про убийства… мне казалось…
- В этом нет твоей вины, - строго произнес Бенедикт. – Ты поступила, как считала нужным, а вот он совершенно напрасно впоследствии поддался злости.
- Он защищался!
- Защищался столь усердно, что потом тебе потребовалось спасать агентов ФБР? Не переживай, - он понимающе покачал головой. – Здесь никого не наказывают за ошибки – это прерогатива Питера. И никто не обязан считаться с моими ожиданиями: у каждого есть своя точка зрение и, разумеется, право выбора. Только поэтому ты до сих пор с нами, не правда ли?
Он вдруг посмотрел куда-то мне за плечо, и я догадалась, что последние его слова адресованы отнюдь не мне. За забором мелькнул человеческий силуэт, и в калитку через секунду вошел Франциско.
- Я лишь прошу придерживаться основных правил, - продолжил Бенедикт. – Очень простых и, как мне кажется, вполне обоснованных.
Ноги мои словно приросли к земле; чтобы не сталкиваться взглядом с Франциско, я посмотрела на безглазого Манту, и мне, в моем обожженном виной сознании, почудилось, что даже он злится на меня.
- Поздновато вы гуляете.
- Ты прав. Оставим разговоры на завтра, - Бенедикт направился к дому. – Андреа, Николь постелила тебе отдельно на первом этаже, а она сама ляжет с Гвинет наверху.
- Спасибо, - выдавила я, с трудом разжав челюсти.
Как только он ушел, во дворе воцарилось гробовое молчание.
В жизни мне очень редко приходилось просить прощения всерьез. Потому что редко приходилось ошибаться. Наверное, я даже не помнила, когда делала это в последний раз, чтобы со слезами, с полным осознанием своей вины, а не просто по пустяку или ради сохранения хороших отношений. Франциско чуть наклонил голову, наблюдая за мной. Во взгляде его отражалась моя собственная неуверенность, словно он тоже имел повод усомниться в себе. Тоже боялся, что случившееся уже нельзя исправить.
- Давно приехали?
- Несколько часов назад. Вуд! – на одном дыхании произнесла я. – Мне очень стыдно за то…
- И мне.
- Тебе?.. Почему?
- Я говорил, что не причиняю зла людям. Так и было долгие годы, однако они продолжали ненавидеть, вынюхивать, чинить неприятности… не только мне, это не имеет значения, но и Бену, и Николь, и Дакоте – тем, кто всегда был на их стороне. Я убеждал тебя, что Джованни и вся его агентура ошибается на мой счет, но сорвался и ранил нескольких человек прямо на твоих глазах. Как ты теперь сможешь мне доверять?
- А ты? – глаза у меня против воли заслезились, и двор начал стремительно превращаться в одно мокрое темное полотно. – Это ведь я сдала тебя, и только я виновата в том, что произошло потом.