Симбиоз

- Ты не позволила Джованни трансформироваться, чтобы помочь мне, и остановила меня, чтобы помочь людям. Ты спасла всех, кого была в силах спасти. Не нужно оправдываться, тем более передо мной, - Франциско поморщился. – Ты действовала в соответствии со своими принципами, а я свои нарушил.

- Перестань. Ты выставляешь меня чуть ли не героем, хотя я всего лишь беспорядочно пыталась исправить то, что натворила!

- Если тебя так сильно это гложет, я могу сказать, что прощаю тебя. Хотя никогда и не злился.

- Спасибо, - ощутив долгожданное облегчение, я решила, что сейчас витающее в воздухе напряжение спадет, и мы улыбнемся друг другу и сменим тему, но Франциско оставался серьёзным. – Для меня в тот день ты защищался.

- Это не совсем правда. Не в конце.

- Я познакомилась с твоими друзьями, узнала много нового о вашей жизни и увидела, за что вы сражаетесь. Мне стали гораздо понятнее твои разочарование и гнев.

- Теперь ты будешь оправдывать меня?

- Нет, но и осуждать не буду. Мы можем просто забыть об этом.

- О своих ошибках лучше помнить, чтобы не совершать их в будущем, - он поманил меня рукой. – Иди сюда.

Я бодро побрела к нему, чувствуя, как колет лодыжки высокая, давно не стриженная трава. Погас свет в последнем окне на втором этаже – наверное, в комнате Бенедикта, – и звезды будто бы сразу засияли ярче. С каждым новом шагом на душе становилось все свободнее, и уже с близкого расстояния я заглянула в пепельные, лучившиеся теплотой глаза Франциско и крепко обняла его.

Мы сидели во дворе до самого утра. Полусонное состояние, преследовавшее меня весь вечер, как рукой сняло; я описывала Франциско ощущения от околиозной маски, которую ему, как выяснилось, никогда прежде носить не приходилось, пересказывала дословно перепалки Нари и Джованни, вспоминала, как Мерилин билась за меня в суде и как страшно было выслушивать приговор. Когда по небу расползлась апельсиновая полоса рассвета, в голосе моем появилась надсадная охриплость.

- Потом пришел Габриэль… Вуд, это правда?

- Что?

- Что ты попросил его вытащить меня.

- Кто тебе сказал?

- Бенедикт так считает.

- Бенедикт, - с долей разочарования протянул Франциско. – От него сложно что-либо скрыть.

- Ты не ушел сразу, как только стал тогда невидимым, да? Ты видел, как меня забирают?

- Да. Я оставался в Далласе до тех пор, пока директор Харклифф не обозначил дату своего прибытия. Как бы ни старались Нари и Мерилин помочь тебе, с самого начала было ясно, что у них нет ни единого шанса. Суд над симбионтом по определению не способен разрешиться в его пользу.

- Вы с Габриэлем говорите одними словами. Хотя и ведете себя совершенно по-разному, - быстро добавила я, чтобы ненароком не нагнать на него болезненные воспоминания. – Когда он появился там… мне было жутко все это видеть, но сейчас я рада, что так получилось. Наверное, это неправильно…

- Неправильно бояться тюрьмы?

- Неправильно радоваться тому, что пострадали люди.

- Не накручивай себя, ты радуешься совершенно по другой причине.

Мы ненадолго замолчали, думая каждый о своем. Аббадон обустроился на заборе, как огромный филин на жердочке, и было удивительно, что он не прогибается под его весом. Для меня так и осталось загадкой, воздействуют ли демоны физически на неодушевленные предметы вокруг них и способны ли воздействовать вообще. Со стороны выглядело, будто бы да, но при этом я ни разу не видела, чтобы Аббадон задевал какую-нибудь табуретку или оставлял отметины на потолке.

- И как тебе наши?

- Мне нравится Бенедикт, и Николь тоже нравится.

- С Себастьяном, надо полагать, пока напряженно, - усмехнулся Франциско. – Ничего, ты не одна такая. Гвинет с ним враждует уже три года.

- Она к вам сравнительно недавно попала? Я так поняла, все остальные вместе с самой войны, – я неуверенно покосилась на него. – Не считая тебя?..

- Я пришел в тот же год, когда она закончилась, - спокойно отозвался он. – За время, пока камень хранится у Бенедикта, на свет появились лишь два новых симбионта: ты и Гвинет.

- Что с ней произошло?

- Это очень забавная история, и при Дакоте ее лучше не рассказывать. Он был назначен хранителем камня, когда в баре к нему подсела очаровательная девушка и принялась грамотно его спаивать...

- Ты шутишь!

- Нет. Он, конечно, не отключился, но обшарить свои карманы, будучи развеселым и невменяемым, позволил.

- Так Гвинет – мошенница?!

- У нее было сложное детство: карточные долги матери, прикованный к инвалидному креслу отец, полное безденежье, - но сейчас она другая. Бенедикт взялся за нее, когда она стала симбионтом. Ему хорошо удается перевоспитывать людей.

- Дакоте, наверное, влетело. Зачем он только пошел в бар, да еще и с камнем?

- Мы же тоже люди, Андреа, - вздохнул Франциско. – И в отдыхе нуждаемся, и в компании. Отчаиваемся, пьем, увлекаемся, доверяем – ошибаемся, как все. Тяжело постоянно оставаться начеку. Хотя Дакота с тех пор по струнке ходит, занудный стал, хуже самого Бенедикта.

Я перевернулась на бок и с запоздалым раскаянием подумала, что трава почти наверняка прилично попачкает одолженный мне розовый костюмчик Николь.