Нет, не подмазали. Но, конечно, свой интерес у него в этом Деле был. И тогда об этом говорили, что не будь его племянница Катишь замешана в эту историю, он, может, по-другому все повернул. Разговор этот до государя императора Павла I дошел – и пришлось графу ответ держать. И сразу скажу вам, три часа они беседовали. А потом государь велел позвать к себе Павла Петровича. И через десять минут Павел Петрович вышел из кабинета государя камергером. А вскоре Ведомство то возглавил. И Мефодия Кирилловича государь алмазной звездой отметил и табакерку подарил, ту самую, которой якобы висок императору проломили. Выдумают же несуразное!? Впрочем, об этой табакерке мы еще поговорим, а сейчас вернемся в гостиную.
– Вам знакомо сие послание, милая Жаннет? – спросил граф ее любезно и достал из своей папки махонький, чуть ли не с крылышко бабочки, листочек, исписанный с двух сторон бисерными буковками.
– Нет, – ответила она ему тотчас, мельком взглянув на него. – И что за тарабарщина, граф, там понаписана? Секретное послание? Кому? От кого?
– Верно, секретное послание, – ответил граф. – А вот перевод этой тарабарщины на английский, – достал он следующий листочек из своей папки. – Не думаю, что он Вам знаком. Но вдруг... эти две резолюции… покойного государя нашего Павла Петровича и его тезки… князя Павла Петровича!
Чтобы не затруднять вас, дорогие мои читатели, перелистыванием страниц назад к началу моего романа, я воспроизвожу здесь русский перевод сего секретного послание.
А вот резолюции.
Первая:
Вторая:
К пресечению и выявлению привлечь «француженку». Заодно и свои грехи старые в монастыре замолит.
R
– Нет, – возмущенно ответила Жаннет, когда прочитала сие послание, – перевод мне этот не знаком – и, тем более, резолюции. Но для чего мы все это показали, граф?
– Для того показал, милая Жаннет, чтобы Вы мне ответили по возможности честно на три моих вопроса. Вот они. Пресекли ли вы этого аглицкого малого? Кому еще поручили это дело? И простите меня, старика, за любопытство, что за старые грехи припомнил вам князь?
– Ловлю вас на слове, граф, и отвечаю честно, что возможности на ваши вопросы ответить у меня нет. Я уже далеко не та девочка, что кружила голову вам – и всему свету. Простите меня, граф! – добавила с сожалением и встала. Граф посмотрел на нее и понимающе улыбнулся. Хотел было сказать свое обычное словцо – и осекся. Такая разительная перемена произошла в ее облике. Словно она на его глазах за одно мгновение повзрослела, превратилась из юной и беззаботной барышни в умудренную горьким опытом женщину.
– Жаннет, – заговорил он сочувственно, – поверьте мне, все забудется.
– Что забудется, граф? – резко спросила она его.
– Все! – твердо ответил он ей. – Но умоляю вас, помогите мне. Скажите хотя бы, кто был вместе с вами? Знаю, что Бутурлин. Но кто еще?
– Кто еще? – переспросила она его. – Что ж, извольте, скажу. С нами был Марков.
– Какой Марков?
– Тот самый, Мефодий Кириллович! Тот самый, – засмеялась она вдруг. Но смех у нее был, как говорится, сквозь слезы. – А грехов у меня, – оборвала смех, – много. Но в монастыре я их не отмолила, а добавила. И кончим об этом! Расскажите лучше, что государь решил с «Историей александрова царствования»? Помню, превесело я ее в монастыре читала. Правда, не на французском, а на русском языке она была написана, но так же превесело.
– Читали?
– Да, читала! И что в этом удивительного? Ведь эту «Историю» написал…