Вчера на самострел пошел вышкарь –
Не выдержал мороза мальчик с юга.
За пулей вслед пороховая гарь
Влетела в кость ему быстрей испуга.
Ах, как бы грел его тулуп,
Постой он в зековской телажке,
Да чтоб с утра не масло и не суп,
А черпачок перловой кашки.
С беспомощностью мамина сынка
Он дернул спуск, не видевший на юге,
Как пашут, чтоб не вымерзнуть, зека.
Как на морозе трескаются люди.
Ему полгода отстоять –
И улетай щеглом из клетки.
Ему, ведь, – жить. Нам – выживать.
Ему – года. Нам – пятилетки.
Без часового вышка – просто блеф.
Придет другой. Тот в рай добудет
пропуск.
Замерзнет он – в запретку кинет грев,
Покличет: – эй!.. – пальнет и съедет
в отпуск.
Обмоют лычку землячки.
– Пока я жив, учитесь жить, салаги.
………………………………………………….
Под вышкой грев. Голодные зрачки.
И кто-нибудь пойдет. На то и – лагерь.
СЕРЫЕ ЦВЕТЫ
Нет ничего печальней воркотни
Продрогших сизарей тюремных
На крышах, на подворьях западни,
Когда встречают день в заботах бренных.
Нет ничего печальнее глядеть,
Как прыгают над хлебной коркой.
И долбят, долбят клювом эту твердь –
Сухарь казенный, черный и прогорклый.
Нет в мире сиротливее двора
И вечней серых постояльцев,
Носящих серость крыльев и пера
За крохами на грязно-красных пальцах.
Слоняясь по карнизам гулких стен
То вверх, то вниз – и так стократно –
Вам не понять, что дом ваш – это плен.
И чей он плен – вам тоже не понятно.
Летите прочь, чего ж, в конце концов,
Вы медлите, сбиваясь в пары?
И мир потом крадете у птенцов,
Свивая им, о нет, не гнезда – нары!
Как хочется рукой вам помахать.
Летите, вам не надо визы.
А я останусь время коротать,
Слоняясь, как и вы, в одежде сизой.
Нет ничего печальней суеты
Продрогших сизарей тюремных.
На белом снеге – серые цветы.
В насиженных и самых прочных стенах.
СОН