Время свое потихоньку берет
Ловкой рукой.
Птицам назавтра опять перелет –
Небо черкнув серой строкой.
Взмоют. Покружат. И вдруг на душе
Как отлегло –
Это мой срок на исходе уже,
И в честь него с неба – тепло.
Но это не лето.
Это тепло, что вчера не убила зима.
Вместо огня, по глотку, пусть достанется
всем.
Это не лето.
И потому лист кружит и кружит без ума,
И не спешит с небом расстаться уже
насовсем.
Письма-заморыши издалека –
Клочья тепла.
Их на костер не отправит рука –
Всё в них и так – в угли дотла.
Их перечесть и вернуться назад –
Мне не суметь.
В каждом из них вместо точки слеза
Колет и жжет, и пытается греть.
Но это не лето.
Это тепло, что вчера не убила зима.
Вместо огня, по глотку, пусть достанется
всем.
Это не лето.
И потому лист кружит и кружит без ума,
И не спешит с небом расстаться уже
насовсем.
Я ВЫХЛОПОТАЛ БОЛЬ
Я выхлопотал боль и соль себе на раны –
Железо и бетон – неважная постель,
А кованую дверь не вышибить тараном,
И много ли пройдешь пешком отсель досель.
Натянуты давно в душе как струны нервы,
И шарят пальцы гриф, но корчатся в кулак.
Все утешенье в том, что я уже не первый,
И мачта никогда не вскинет белый флаг.
Всех помню, кто поет и кто угомонились.
И сам еще, хрипя, пытаюсь петь не в тон.
Но карта не идет, хоть козыри сменились,
А жизнь моя и всё – поставлено на кон.
А где-то из двора сирень мне тянет ветку,
И ловит голос мой с магнитофонных лент,
И небу на груди прутом рисует клетку,
А в каждой клетке день из непрожитых лет.
Ах, белая сирень, я все еще мальчишка,
Хотя твой цвет уже крадется по вискам,
Я не вернусь весной, и белая манишка
Твоя пойдет в расход опять по волоскам.
Минуты и часы, и долгие недели
Я вспомню все, как есть, и будет мне не лень,
Я сыну расскажу, за что ж я в самом деле,
А дочке пропою про белую сирень.
А если дотянуть мне сил не хватит лямку,
И духу добежать не хватит до замков,
Прошу тебя, сынок, портрет не ставьте
в рамку –
Я презираю запах туи и венков.
Я ВЫШЕЛ ИЗ ЛАГЕРЯ