Симфония убийства

А мы давай яблоки жрать, хотя нас предупреждали, что гармонии не увидим уже больше. А только: отдельно — добро и отдельно — зло. Грех ведь в том, что теперь не видим единства, а видим, что вот это — хорошо, а вот это — плохо. А чтоб жизнь продолжалась, надо, чтобы и «хорошо» увеличивалось, и чтобы «плохо» не растворялось совсем!

Вот и служат каждый своему мамоне! Вот и беда! Вот и беда!

И собираются люди где-то посерединке, где полный ноль. И орут оттуда свои просьбы, а жизнь-то в этом месте и провисает! Не удержать ей такое количество нулей! Коленом поддать да растрясти их всех равномерно… Соберутся опять!

Верните гармонию, блин! Не хочу я это яблоко, хочу гармонию! Я — твой, Господи! Я пройду до края света и тут же пойду обратно — до тьмы. Как челнок, как челнок буду сновать и бегать от света ко тьме! Чтобы, как Ты — гармонию удерживать!

V

Так бывает: когда невыносимая жара скапливается в одном месте, она не уходит постепенно и полузаметно. Где-то наверху собирается вся влага, которая могла бы омывать город в течение месяца-двух, но, испаряясь по пути вниз, возвращается в атмосферный холод и ждет своего часа. И этот час наступил около пяти утра — тихое серое небо раскрылось, и потекла вода. Сначала спокойно и неторопливо дождь орошал засохшую твердь, давая каждой капле успеть просочиться в землю, асфальт, вниз, к корням… Но постепенно игра природы усиливала свои фантастические возможности, и вот уже вода стала покрывать тонким слоем улицы. Насытив землю, она расширяла свои владения, превращая все вокруг в грязную Венецию. Город был плоским, воде некуда было сливаться, она застывала коричневым морем, пожирая все маленькие островки, превращаясь в океан. Так бывает: город воспринимает это как стихийное бедствие и поэтому не готовится заранее. Подземные канализационные трубы, скорее всего, уже давно сгнили, стоки засорились человеческим мусором и листвой, люди знали — надо просто ждать. Три-четыре дня, и все вернется — жара, пыль, засуха… А пока потоп показывал свою мощь и пугал форс-мажорной непреодолимостью удивленное городское начальство, которое выступало по телевидению, называло причины, искало виновных и, как и все жители, спокойно терпело насилие неба. И город, и его начальство знали — надо прожить-выдержать всего несколько дней, а пока народ возмущается, начальство оправдывается, и в его телевизионных обещаниях появляется видимость борьбы и заботы…

Силов проснулся от шума дождя. Открыв балкон, он смотрел на стену воды в рассветном воздухе — пахло мокрой пылью, и в комнату просачивался приятный холодок…

Понедельник… Лиза валялась в постели, выставив из-под одеяла ногу. Все-таки она — гаджет! Мудрый, чистый, порядочный — гаджет. Таких женщин в России — дальше Силов не знал — единицы. Конечно, есть вероятность, что в каждом городе можно найти подобную Лизу. Но подобную ли? Обеспеченную работой, красотой, умом, сдержанностью — нет, не во всяком городе такое существует.

Он сел на кровать и приоткрыл одеяло — гаджет не шелохнулся, он был всецело отдан сну. Взяв маленькую ножку, Виктор рассматривал ступню — линии и перекрестки… Отложив тридцать шестой размер, Силов поднялся и порылся в комоде — толстый фломастер был как никогда кстати. Вернувшись к Лизе, Виктор написал на испещренной тонкими линиями ступне — «Люблю. Твой С.». Осторожно положив ногу на кровать, Виктор встал. Лиза не пошевелилась… Редко-редко можно заметить в Силове зачатки сентиментальности, но дождь и утренняя сигарета вдруг представили мир как уютное и прекрасное мгновение в непреходящем скитании человеческой души в поисках умиротворенности. И действительно, есть минуты в жизни каждого человека, когда жизнь ему кажется гармонией, спокойствием и чем-то по-настоящему достойным. Мало кому удается сохранить в себе это чувство — ощущение покоя тает, теряется, и возвращается уродливая, выжимающая соки действительность…

Действительность вернулась к Силову воспоминанием о Званцеве… «Урод и ссыкун, — пронеслось внутри Виктора. Сейчас он ненавидел Николая всем своим существом, которое испугалось не меньше краснолицего потного рогоносца. — Ты будешь наказан, парень!»

Николай не выходил из головы — а если дознаются? В том, что дознаются, Виктор не сомневался — разговор с Игнатьевым только подтвердил его уверенность.

Что-то дернулось в Силове, он вздрогнул. Что такое? В чем дело? В голове отчетливо, но молниеносно и спонтанно мелькали какие-то предметы — Виктор понял, что вместе с фломастером в ящике комода лежала какая-то рундучная утварь, которая теперь появлялась перед глазами Силова и исчезала. Мозг отказывался понимать причину, а сознание выбрасывало перед ним карандаши, тетрадки, бинокль, фонарик, отвертку, платок, нож…

Нож! Виктор рванул к комоду — так и есть! Большой охотничий нож, купленный сто лет назад по уже неизвестному поводу, лежал перед ним в ящике и требовал к себе внимания…