Симфония убийства

— Не думаю, — этот Маркс вдруг стал серьезен и строг. — И чтобы тебе доказать, что ты вообще существуешь только потому, что так хочется обществу, я расскажу тебе одну историю-инструкцию о крысаках… Когда-то давно, в красивые времена все мореплаватели страдали от страшной беды — крыс на корабле. Они прогрызали все, что можно было, даже металл, да так, что корабль за год-полтора приходил в негодность. В каком-нибудь порту крысы неожиданно исчезали с такого судна — и действительно, выйдя в море, корабль непременно тонул. А судовладельцы кончали с собой от невозможности возместить свои убытки. И вот морское общество придумало очень простой, но действенный механизм: они доморощенными способами ловили штук шесть крыс и бросали их в две бочки — по три крысы в каждую. Что там в бочках происходило, неизвестно (гудела и дергалась она), но через неделю все затихало, и моряки обнаруживали в каждой бочке всего по одной крысе. Остальные, Виктор Викторович, как можно догадаться, были съедены этой, оставшейся в живых. Ничего в этом удивительного не было — простой закон единства и борьбы противоположностей. Но на этом история не заканчивается — моряки выволакивали на палубу третью бочку и пересаживали туда победителей своих бочек. И вот через неделю — дней десять бочку открывали и выпускали оставшегося живым крысака — так его теперь называли мореходы. И вот тут, господин Силов, начинается самая интересная часть истории. Еще бочку даже не опрокидывали на бок, а просто приоткрывали тяжеленную крышку, как со всех щелей прямо в море бросались жившие на корабле крысы. Через несколько секунд на судне не оставалось ни одной крысы, кроме, разумеется, этого крысака… Которого в конце концов отлавливали и выбрасывали в открытое море. Надо сказать, что больше на этом корабле крысы никогда не появлялись. Никогда!

Маркс замолчал. Ему нравилось наблюдать за Силовым, который стоял у стены, заложив за спину руки и скрестив ноги. Стоял он так все то время, как, вымыв обувь, вошел в кухню…

— Витя, — где-то совсем рядом тихо и нежно прозвучал женский голос. Силов обернулся — Лиза, босая, в рубашке, с заспанным лицом, щурясь от солнца, стояла и улыбалась. Левой ногой она по своей привычке наступала на пальцы правой — так она могла стоять долго: ей это нравилось. — Кофе тебе сделать?

— Что?! — закричал Виктор.

Лиза вздрогнула, но не испугалась, а прошла в кухню, достала пачку кофе и помахала ею в воздухе:

— Ко-фе! Кофе хочешь? Я сделаю…

Силов стоял у стены в полуобморочном состоянии — его жена, босоногая крошка не видела ни Маркса, ни того паразита, что гонялся со своим другом за испуганным дирижером третьего дня.

— Сделай… Лиза, — выдавил из себя Виктор, — ты в порядке?

— Да! Выспалась наконец-то. Утром пошел дождь так громко, что я проснулась и никак не могла заснуть. Только когда ты ушел, я уснула… Витя, я тоже очень-очень тебя люблю, — Лиза села на стульчик и, подтянув к себе ногу, чмокнула пятку…

— Ты не спала? — Силов никак не мог прийти в себя.

— Утром — нет… Щекотно было, но я терпела. Сейчас умоюсь и сварю кофе, — девушка быстро выскочила из кухни. Полилась вода, забурлила во рту Лизы, выплеснулась в раковину — мокрое и счастливое лицо хихикало самому себе в зеркале. Лизе было хорошо.

Виктор смотрел на стул, где только что сидел бородатый ментор — никакого Маркса в кухне не было. Не было и сопровождающего шпиона с противными стальными пальцами…

VII

Если не считать девяностых, когда люди меняли свою жизнь, профессию в любом возрасте, естественные метаморфозы происходят где-то под пятьдесят. У некоторых сразу после сорока. Но тогда, в девяностые, люди не обращали внимания на возраст — бросали институты, уходили с заводов, хлопали дверью библиотеки, учительской или НИИ — надо было выживать в новом повороте смысла бытия. Девяностые давали шанс смельчакам-аферистам, оторванным циникам, беспардонным торгашам — шанс этот маячил близко-близко, его уже можно было видеть по телевизору, калейдоскопическая реклама убеждала — жили отвратительно, бледно, однобоко. Сейчас начнется настоящее…