Симон Визенталь. Жизнь и легенды

Два немецких солдата и украинский полицай выволокли его из дома рано утром. На улице он увидел нескольких соседей и евреев из других домов. В общей сложности набралось человек сто – сто двадцать. Избивая людей кулаками и палками, охранники повели их в район железнодорожных мастерских и заставили таскать тяжелые стальные листы, предназначавшиеся для танков. Работа была трудной. Визенталь был высоким и крепким, но физической работой ранее не занимался. Охранявшие их немецкие солдаты кричали на них и подгоняли прикладами. В полдень охрана поменялась, но евреям отдохнуть не позволили. После полудня их заставили таскать баллоны с кислородом весом от 90 до 120 килограммов. Один из евреев потерял сознание и упал; солдат ударил его ногой в лицо. Так они работали до девяти вечера. Когда они возвращались домой, человека, упавшего в обморок, среди них не было. В то время уже действовал комендантский час, и им выдали специальные пропуска, разрешавшие перемещение по городу. Визенталь запомнил фамилию сержанта, подписавшего его пропуск. Его звали Шиллер. Вполне возможно, это был первый нацист, чье имя отпечаталось в памяти Визенталя. В последующие две недели он и его соседи были обязаны являться на работу каждый день. Немецкие солдаты и украинские полицаи постоянно над ними издевались и, даже когда не было никакой работы, заставляли их безо всякой необходимости перетаскивать с места на место запчасти для паровозов.

В отличие от коммунистов, немцы не стремились навязать жителям Львова свою идеологию; они всего лишь хотели использовать их в качестве дешевой рабочей силы. Евреев же они собирались просто уничтожить.

15 июля 1941 года всех евреев города обязали носить белую нарукавную повязку с синей шестиконечной звездой и запретили им ездить в поездах. В трамваях им ездить разрешили, но только стоя и в задней части вагона. Еще через три недели на принудительные работы обязали являться всех евреев без исключения. В оккупированной Польше к тому времени уже разрешили работать немецким бизнесменам, и в качестве рабочей силы те использовали местных жителей. Некоторым из них платили символическую зарплату, а некоторым не платили ничего вообще.

Визенталь работал в одной из мастерских Восточной железной дороги. Это было крупное предприятие, где работали в том числе неевреи. Сначала он занимался очисткой печей, но затем сумел устроиться на более легкую и больше соответствовавшую его умениям должность: начал рисовать на вагонах опознавательные знаки и немецких орлов со свастикой. На эту работу его пристроил бригадир-поляк, за что Визенталь отдал ему одно из платьев жены.

Однажды немецкий начальник мастерских проходил мимо работавшего Визенталя и спросил, где тот научился рисовать. «Он не художник, – услужливо доложил один из заключенных-поляков. – Он инженер». Визенталь очень испугался, и не только потому, что был пойман на лжи, но еще и потому, что после захвата Львова немцами первыми жертвами стали профессора и представители свободных профессий. Именно по этой причине он свою настояющую специальность скрыл. Но ему повезло: начальник над ним сжалился. «Я ведь тоже инженер», – сказал он. Его звали Генрих Гюнтерт. Непосредственный начальник Визенталя инспектор Адольф Кольрауц тоже оказался человеком порядочным.

Циля Визенталь работала в тех же мастерских уборщицей. На работу и с работы они ходили вместе.

С каждым месяцем положение евреев Львова становилось все хуже. В конце 1941 года, через полгода после того, как их отделили от других жителей города с помощью нарукавных повязок, начался второй этап изоляции, который, как и в других местах, должен был привести в конечном счете к полному уничтожению евреев: им было приказано покинуть свои жилища и переселиться в кварталы бедноты на севере города. Визенталю, его жене и матери (жившей после смерти мужа в семье сына) тоже пришлось туда переехать.

Перемещением евреев в гетто руководило специально созданное ведомство, но происходило переселение хаотично, сопровождалось насилием и не обходилось без коррупции. Жители кварталов бедноты требовали за свои квартиры деньги, а сами часто вселялись в оставленное евреями жилье. Мебель и имущество евреев разграбляли.

Переселение продолжалось несколько месяцев, до зимы 1942 года. Район огородили деревянным забором, и он превратился в нечто вроде большого концлагеря.

Вид этот «Еврейский квартал» (как назвали новое гетто немцы) имел жалкий. «По большей части, – рассказывал один из его бывших обитателей, которому удалось выжить, – это были ветхие лачуги, которые предполагалось снести еще до войны. Но даже эти развалюхи с крошечными окошками, лишенными стекол и заткнутыми тряпками, затянутыми бумагой или забитыми досками, – и те считались роскошью. Серовато-черные стены были заляпаны грязью от колес проезжавших телег, кровли покрыты фанерой, а сточные трубы прогнили и разваливались. Даже если в доме и имелись «удобства», кран был неисправным. В комнатах стояли глиняные печки с ржавыми и закопченными трубами».