Симоно-Савловск

В кромешной темноте что-то большое и теплое сжало, обхватило, обездвижило. Максим вложил в отчаянный рывок все оставшиеся силы и проснулся. Серая занавеска колыхалась, движимая то ли сквозняком, то ли потоком света. Утро выдалось ярким. Через грязное балконное стекло, через тонкую паутину, через старый тюль, через пыльные завесы зала голубело небо. Максим подумал, что, если такие фильтры не смогли приглушить насыщенность, как же сложно приходится людям на улице. Какие силы нужны, чтобы поднять голову и не утонуть навсегда в глубине? Что за мифические герои ходят там по своим геройским маршрутам?

Максим встал и оделся, но на балкон не пошел. Он разлюбил осматривать двор с высоты пяти этажей. Случилось это в тот день, когда сосед из тридцать шестой квартиры спилил тополь. Дерево росло в паре метров от балкона, и Максиму нравилось разглядывать серые ветви. Один сучок-обломок, торчащий из ствола, напоминал ему нож. Как-будто тополь лихо угрожал городу, наплевав на опасность и неравенство сил. Оружие не помогло, сосед разжился деньгами, кто-то в частном секторе запасся дровами.

Позавтракав куском хлеба с шоколадным маслом, мужчина оделся, снял с дверной ручки пакет, покрытый кадрами из фильма «Титаник», и вышел из однушки. Соседский ящик, стоявший на лестничной площадке, был приоткрыт, манил настоящей горой сокровищ — молодой картошкой. Воровать корнеплоды Максим не стал. Ящик принадлежал тихой и вежливой семье из сороковой квартиры. Вот если бы им владели те, что из тридцать шестой, тогда другое дело. Совесть молчала при мысли о краже у зэковатого сокрушителя тополей и его крикливой старой жены.

Мудрости, нацарапанные на стене гвоздем, предупреждали, что «ханка» погубит всех, а жизнь не та без «винта». По наблюдениям Максима, оба утверждения были ошибочными. «Ханка» погубила всего лишь пару-тройку человек в каждом доме на районе. Да и проявления жизни с «винтом», которые он раньше часто наблюдал вечерами с балкона, выглядели сомнительно — одновременно сомнамбулически и конвульсивно. Словно адепты провинциальной сомы никак не могли определиться: погрузиться в вечный полусон или расхерачить окружающую действительность движениями рук. Максим предпочитал алкоголь и знал горькую истину — нет такого тремора, который бы смог одолеть мировую энтропию.

На лестничном пролете второго этажа лежало нечто, накрытое старым розовым полотенцем. Распухшие ноги, извилины толстых вен, облезлые тапки. Подсказок было достаточно, чтобы понять — под саваном нежного цвета покоилось тело соседки из тридцать шестой. В подъезде стояла тишина. Максим помедлил перед препятствием несколько секунд, потом осторожно перешагнул его и продолжил путь наружу. На улице глухо рычала машина скорой помощи, санитар устало курил, уткнувшись взглядом в окно первого этажа. Старушка за стеклом недовольно поморщилась, запахнула шторы. Санитар зашелся нездоровым кашлем и сплюнул под ноги.

Максим шел по улице, поглядывал на пакет в руке. Фильм про затонувший корабль он не видел, только слышал песню оттуда. Почему-то она вызывала у всех жалость, а ему казалась скучной и вымученной. Картина собрала какие-то немыслимые деньги, что добавляло пакету некой роскоши, но ирония состояла в том, что наполнять его предстояло пустыми бутылками.

— Хорошее начало полдела откачало, — довольно пробормотал Максим, доставая из травы прозрачную емкость.

«Белое» стекло ценилось гораздо выше коричневого или зеленого. За «Гену» с «чебурашкой» платили копейки. Максим слышал, что в других городах иные расценки, но старался не верить таким слухам. Особенно его злили рассказы, что где-то там есть чудесная страна, дающая деньги даже за битое стекло.

Вскоре стало понятно, что хорошее начало дало лишь ложную надежду. Судя по всему, бутылки из аллеи, ведущей к улице Мира, еще с утра собрали дети.

— Во сколько ж вы встаете, щеглы? — зло пробурчал на ходу Максим.