Симоно-Савловск

Пакет не звенел, сердце стучало глухо. Мужчина чувствовал, что в мире не осталось ни скверов, ни брошенных гаражей, ни тенистых уголков, которые бы не обчистили мелкие конкуренты. Рассчитывать на достойную добычу не приходилось. Максим успокоился, замедлил шаг, стал изучать не кусты и землю, а окна первых этажей, лица водителей, витрины киосков. Ларек с газетами пестрил новостями — футболисты в красивой шахматной форме взяли бронзу; останки последнего русского царя и его семьи похоронили в Петропавловском соборе; где-то столкнулись электропоезда; умер основатель «Макдоналдс». Максим почувствовал жалость. Сборная Голландии ему нравилась. Впрочем, это не помешало испытать радость за хорватов, хоть он и не видел ни одной их игры. Телевизор начал терять яркость еще в январе, пока в июне не стал транслировать исключительно белую муть. Лечить технику от бельма Максим не умел, да и денег на вызов мастера не было, так что полуживой аппарат превратился во второе радио. В списке развлечений он шел сразу после советских журналов об искусстве, книжек с пожелтевшими страницами, обгоняя, как ни странно, обычное радио. Максиму не очень нравилась музыка, которая оттуда доносилась, а до покупки магнитофона с волшебным названием «Романтик» оставалась еще сотня бутылок «белого» стекла.

На перекрестке в немытую голову пришло озарение. Максим решил, что каждый раз будет выбирать то направление, в котором захочется идти меньше всего. И, в конечном итоге, кривая обязательно выведет к нетронутым полям. Будут зло поблескивать пивные бока в траве, из грязи поднимутся холодные горлышки, верещагинским пейзажем вырастет на горизонте гора бутылок. И ни одного призрака провинциальной Валгаллы. Только следы их пиршества, вечно летящие откуда-то из прошлого дня. Максим взволнованно потер небритую щеку, посмотрел по сторонам, настраиваясь на новый маршрут. Справа шумела барахолка. Далее дорога вела к центру города, оазису спокойствия. На душе стало приятно от мыслей о кирпичных фасадах старых домов, тенистых аллеях парка, и вариант отпал сам собой. Поворот налево уводил бы все дальше и дальше, через спальные районы к окраине, Мещанскому лесу, березовым колкам и разнотравью. Задышалось свободнее, и холодный разум тут же поставил крест на этом пути. Оставалось идти, не сворачивая, наблюдая, как ряды жилых домов мал-помалу обращаются в промышленный некрополь. Где-то там, за дрожащей в июльском полдне линией горизонта, забылись неспокойным сном склады и ангары, будки сторожей и вагончики строителей. От одной мысли о тех краях что-то внутри потускнело. Все доселе невесомое налилось тяжестью, потянуло к земле. Максим дождался одобрительного сигнала светофора и пошел вперед.

Зеленые космы ив склонялись так низко, у серых горбатых корней колыхался покров муравьев, за тонким прозрачным стеклом, приоткрыв от раздумий рот, смотрел на запретную улицу любопытный человек пяти лет. Максим шел, размахивая элитным пакетом. Дворы сменялись дворами, на остановках спали коты, до неявной границы промзоны оставалось всего ничего. Мужчина застыл на перекрестке, осознав, что принцип избранья маршрута уж слишком походит на топорик коварного повара, засунутый под честный компас. Надо было немного взбодриться, сменить обстановку, посмотреть, что будет если вдруг, если вот, если хо-ба! Максим развернулся и зашагал в последний квадратный загончик на пути к неизбежному, в тихий сонный двор.