Симпатика (СИ)

Хань долго не выдержал и ухватился за его волосы на затылке, потянул, отвлекая его от груди, и пылко припал к его губам собственными. Глухо застонал, едва Чонин вновь смял ягодицы пальцами, слегка впиваясь в плоть ногтями. Хань плавно приподнялся, а опустился резко, основательно насадившись на член. Тут же ожёг поцелуем кожу на шее Чонина, слегка прикусил и провёл языком. Вновь приподнялся и опустился с глухим стоном, запутался пальцами в волосах Чонина, притягивая к себе и нетерпеливо пробуя губы на вкус, мягко прихватывая зубами кончик языка. Всхлипнул, когда Чонин обхватил пальцами набухший ствол и огладил большим пальцем головку. Чонин почти тут же убрал руку с члена Ханя и позволил возбуждению чуть схлынуть, чтобы растянуть удовольствие. Уверенно толкнулся, входя в Ханя глубже и продолжая держать взглядом его лицо, в чертах которого оттенки наслаждения стремительно сменяли друг друга.

Чонин любил смотреть на Ханя, когда тот приближался к оргазму, а после — испытывал его. Чонина в такие мгновения лицо Ханя просто завораживало. Лицо Ханя, голос, дыхание и даже каждое движение — снаружи и внутри. И наваждение только усиливалось по мере того, как Чонин приближался к оргазму сам. У него всегда возникало ощущение, что вот сейчас, именно в такой миг, они в силах стать единым целым. Навсегда — с одним сердцем на двоих, одним дыханием и одним телом. Хань так плотно сжимал в себе его член, что, казалось, разделить их будет невозможно.

Тёплое и липкое на животе, приятная тяжесть обмякшего в его руках тела, неровное дыхание и короткие прикосновения губ к щеке — и сладкое ошеломление после испытанного удовольствия. Одного на двоих. Пусть даже это было слишком быстро, впопыхах, без какой-либо подготовки и без всякого намёка на романтику, но им обоим этого не хватало.

Чонин обнял Ханя дрожащими руками, чтобы хоть немного защитить от утренней прохлады, с силой прижал к себе и провёл губами по обнажённому плечу.

— Это как в первый раз… Не жалеешь? — задыхаясь, шепнул ему на ухо Хань. — Я… принёс тебе… много боли, любовь моя, а ты…

— Не жалею, — едва слышно отозвался Чонин, легонько рисуя кончиком пальца на спине Ханя их имена. — Ни о чём. Я мог бы ждать тебя и дольше.

Всегда. Потому что ожидание…

— Это слишком хорошо, чтобы я мог так легко в это поверить. Но даже если это сон, не буди меня пока, — тихо попросил Хань, прижавшись щекой к его щеке. — Мне хочется хоть чуточку верить, что я в состоянии принести тебе немного счастья.

Чонин улыбнулся и прикрыл глаза, чувствуя, как Хань кончиком пальца обводит его губы.

— Прости меня… — шепнул Хань. — Прости меня, любовь моя. Но я больше этого не вынесу. Лучше я сам умру вместо тебя. Этого мира просто не существует для меня, если в нём нет твоей улыбки.

Чонин промолчал, но вновь улыбнулся. Он так и не сказал Ханю, что тот не только говорит во сне, но ещё спит плохо и бредит, иногда даже плачет и настойчиво просит: “Живи, пожалуйста. Ненавидь, если хочешь, но живи”.

Через два дня позвонил Чунмён, чтобы рассказать Ханю новость: комплексную операцию, которую провели почти пять лет назад, рассматривали в международной медицинской коллегии. И они оба даже не подозревали, что спустя ещё пять лет эта операция войдёт в учебники, как и термин “синтезирование”. И не подозревали, что немного позднее — через сорок два года — другой учёный сможет повторить то, что сделал Хань, окончательно доказав тем самым, что воскрешение возможно, но споры, касающиеся этической стороны дела, не завершатся, а синтезирование так и останется уголовно наказуемым деянием.

И никто даже предположить не мог, что Хань навсегда войдёт в историю как единственный обвиняемый в деле о синтезировании, которого оправдали. Он сам не догадывался, как много о нём напишут книг, выдвигая порой фантастические предположения о причине такого к нему снисхождения или приписывая ему невероятное везение. И, наверное, он посмеялся бы над тем, что ни в одной из книг о нём не отыщется и строчки правды. Потому что, как говорят, любой процесс всегда отталкивает, зато результат любого труда вызывает восхищение. Результатами Ханя восхищались, но мало кто всерьёз задумывался о цене и затраченных усилиях. О том, что Хань не отказался от затеи не ради научных изысканий. О Чонине, симпатике и плате за результат. О персональном рае и аде Ханя. О бессонных ночах, когда надежда в нём постоянно боролась с отчаянием. О прощении, которое можно получить от любимого человека, но не от себя. И о том, что иногда одна улыбка любимого человека может стоить целого мира и заставить наплевать на любые законы — небесные или человеческие. Просто потому, что для каждого понятие “мир” относительно, и спасти этот “мир” в силах только…

…любовь.