Вместе с Люсей в большую палату на восемь панцирных коек, застеленных пресловутой клеенкой, легли шесть женщин, а утром следующего дня привезли еще одну – Звонцову. У нее что-то серьезное случилось с ребенком, родовая травма или обвитие пуповиной, поэтому она первые сутки молча переживала и ни с кем не общалась, а со второго дня все время проводила у двери детской реанимации, прерываясь только на сон ночью и обходы детского врача. Кормить ей не приносили и к малышу не пускали…
Она была маленькая, худенькая, как мальчик, эта Катя Звонцова, с очень тонкими длинными пальцами, стриженная почти под ежик. Весь ее встревоженный организм состоял из груди и огромных серых глаз. Молоко у нее со второго дня текло прямо по рубашке и пропитывало халат, а ребенка все не несли, только обсуждали, когда в больницу переведут. Вся палата переживала, обменивались телефонами, чтобы потом узнать, как и что. Люся же только удивлялась. Как эта совсем юная девочка, на десять лет ее моложе, уже в первый день знала, где какое отделение, как зовут врачей взрослых и детского, что такое тонус, оценка ребенка по Апгар, что принести на выписку?
Чей-то ребенок в реанимации, его болезни и травмы были для Люси совершенной абстракцией и в сознании не помещались, она своего-то пока воспринимала как обязательную больничную процедуру – пять раз в день приносят тугое полешко с плотно закрытыми глазами, один раз в день приносят таблетки, а вечером делают укол.
Когда нечего было делать, Люся гуляла по отделению и наблюдала внешнюю жизнь. Их палата номер четыре смотрела со второго этажа огромным окном в довольно колоритный внутренний дворик. В одноэтажных бывших конюшнях располагались лаборатории и кухня, единственное подвальное окошко окружала чугунная ограда, в которой росло корявое старое дерево. Под этим деревом прямо на жидком снегу спала беспородная беременная собака песочного цвета. Собака, похоже, была совершенно довольна жизнью. Ей приносили из кухни еду в миске, она обстоятельно ела, потом долго облизывалась и опять уютно сворачивалась на снегу, иногда уходила по своим собачьим делам, но всегда возвращалась к завтраку. Во дворе все время шла какая-то жизнь – носили пробирки в лабораторию, возили на железной тачке еду, потом мусор. Каждый вечер через забор во двор перелезал Звонцов-муж, тощий взъерошенный парень в мятом пуховике, и подолгу разговаривал с женой через форточку. О чем? Люсе было так любопытно! Он ее ругает? Сочувствует? Говорит люблю?
Вечером Люся стояла в очереди в душевую и разглядывала двор с другой стороны. Там, в глубине, в том месте, где здание поворачивало, на первом этаже горело окно ординаторской. Была видна лампа с красным абажуром и часть письменного стола. Хотелось смотреть и смотреть на это окошко, казалось, что там очень уютно, лампа напоминала дом. От этого Люсе становилось грустно, и она плакала, на что никто не обращал внимания, потому что здесь плакали все, даже повторно рожавшие взрослые тетеньки. Так, наверное, было правильно.