Двенадцать дней подряд, просыпаясь, я ждал с нетерпением минуты, когда в повернутом в сторону коридора боковом зеркале трюмо появится выходящая из дальней комнаты Майя. А Блинк нашептывал, что она всякий раз при своем появлении становится все более привлекательной и желанной. Я вынужден был с ним соглашаться и поэтому хотел, чтобы она меня снова окликнула. Я бы сразу заговорил с ней и помирился, но она вообще перестала заходить ко мне в комнату. Одевшись и посмотрев перед уходом на себя в большое настенное зеркало, она бросала взгляд в проем распахнутой двери спальни, откуда я наблюдал за ней, и на мгновение, как бы в нерешительности останавливалась; будто хотела услышать что-то от меня или, может быть, даже чувствовала, что я уже не сплю и смотрю на нее, прикрыв веки, с таким же встречным ожиданием и непомерным упрямством. Я замирал в ту секунду и мысленно заговаривал с ней, но никак не мог пересилить себя, как будто что-то с неодолимой силой останавливало и заставляло страдать, – и она молча уходила, чтобы, вернувшись поздно вечером, тенью скользить по комнатам, не нарушая установившейся напряженной тишины.
Благодаря этой многодневной паузе в отношениях, я вспомнил многие волнующие и печальные эпизоды нашей семейной бездетной жизни и начал понимать, что жил до сих пор как бы и не своей жизнью, потому что большая ее часть за десятилетним горизонтом отсутствовала в моей памяти. Я чувствовал себя запрограммированным. Даже прокручивая в памяти эти эпизоды, я мысленно нажимал на управляющие кнопки в мозгу, чтобы их проигрывать, останавливать, пропускать или повторять заново.
Когда голос, который я назвал Блинком, переставал звучать во мне, я чувствовал себя застигнутым врасплох в ситуации полного одиночества и заброшенности. Я и раньше был одинок, но, видимо, не чувствовал этого, пока Майя была рядом. Мне стало не хватать ощущения ее безмятежного присутствия. Оказалось, что она присутствовала, даже отсутствуя. А теперь даже физически присутствуя, все равно отсутствует.
Долгие праздничные майские дни, чтобы отвлечься от навязчивых мыслей, я пытался вдохнуть «больше жизни» компьютерной «программе спасения человечества», как называл ее в шутку мой шеф Сугробин. Я чувствовал, что вконец запутался и уже не в состоянии держать в уме все модули и разветвления бесконечно расширяющейся программы, над которой трудились десятки человек, но именно я отвечал за ее внутреннюю архитектуру и внешнее сопряжение с реальными объектами. Я понял, что мой проект мешает мне жить, а моя ущербная жизнь не дает сосредоточиться и работать. Надо срочно что-то предпринять, чтобы вернуться в реальность, а реальностью стала для меня исчезающая Майя.
Между тем каждый вечер, возвращаясь домой, Майя уходила в дальнюю комнату и сидела там без единого звука, не предпринимая никаких шагов к примирению. Она как бы показывала своим поведением, что я ей безразличен. Но я-то видел, что она тоже страдает и наверняка из-за нашей размолвки. Хотя сама же перестала со мной разговаривать, а я не хотел прерывать это затянувшееся молчание, в котором, словно в недрах вулкана, таилось что-то клокочущее, готовое вот-вот вырваться наружу и испепелить нас мстительным огнем.
12 мая – Слежка за женой
Я впервые пропустил еженедельный осмотр: прошмыгнул мимо доктора, когда она была занята. Это стало известно, и шеф на планерке отчитал меня за невнимание к своему здоровью, которое, подчеркнул он совершенно серьезным голосом, является важным моментом в нашей работе.
После планерки я стал прислушиваться к той тишине, которая наступила, когда все разошлись по своим кабинетам и лабораториям. Чем занимаются все эти люди? На что они рассчитывают? Никто не спасется, кроме избранных. Я смотрел на двери и окна как человек, который появился здесь впервые. За поворотом длинного коридора послышался стук каблуков незнакомой женщины. Быстрым шагом я направился в ту сторону и, когда повернул за угол, успел заметить девушку, которая шла к лестнице, ведущей вниз к выходу. Я побежал за ней, но она уже возвращалась, поднимаясь вверх по лестнице, приветливо улыбнулась мне и на ходу сказала:
– Забыла ключи.
– Здравствуйте, – ответил я и невольно остановился.
– Здравствуйте, – она хихикнула. – Вы что, Герман, будто черта увидали, посмотрели бы вы сейчас на себя в зеркало.
– Извините, – выпалил я, – вы не знаете, почему сегодня так мало людей на работе?
Она остановилась и посмотрела на меня своими большими синими глазами, которые излучали спокойствие и легкий оттенок любопытства.
– Извините, я тороплюсь, – произнесла она со смущенной улыбкой и, повернувшись, зашагала по коридору, выстукивая каблуками ритмичную дробь.
Я смотрел на ее попу, обтянутую юбкой, на покачивающиеся в такт шагам бедра и поймал себя на мысли, что я действительно мерцаю, исчезая и вновь проявляясь в самом себе.
Когда девушка скрылась за углом, я последовал за ней, не думая, зачем это делаю, постучался в дверь с табличкой «Служба делопроизводства» и услышал ее ровный голос:
– Входите, Герман Владимирович.