Симулякры доктора Хьюго [СИ]

— Тебе завидовали, сын мой. Я тоже ненавидел своего отца, когда тот бил меня по плечам дубовой тростью, тяжелой палкой, которая досталась ему в наследство от твоего прадеда. Он кричал так неистово на меня, что порой цветные подвески люстры начинали шататься от ярости, которую он, как огнедышащий дракон, изрыгал на меня каждый вечер. Он все время требовал. Все время. Каждый день, каждый час, говорил, что я ничтожество и ничего, и никогда не добьюсь в своей жизни. Говорил как я слечу на самое дно социального мира и буду прозябать там до самой смерти, прося милостыню у прохожих и скорой смерти у бездомных бродяг. Я проклинал его каждый божий день. Порой воображал как он будет умирать в муках, прося меня о помощи, а я буду стоять рядом и не подойду. Как буду наслаждаться каждый его последним вздохом, как посмотрю в его безжизненные глаза и, наконец, выскажу ему все, что о нем думаю. В конце концов он умер именно так, как я и думал. Я помню тот день как сейчас. Такая же погода, тот же час. Служанки носились по кабинету как ошпаренные, пытаясь привести в чувство старика, а он тянул руки к потолку, все время произнося мое имя. Я стоял там, прямо за дверью, всего в каких-то десяти метрах от него, слушая как он умирает и получая от этого несравнимое удовольствие. Он так и не дождался скорой помощи, ведь я не позвонил, как того мне велели служанки. Стоял и ждал, а когда все закончилось, положил лежавшую на столе трубку обратно. Ты можешь считать меня кем угодно, но только не плохим отцом. Я все делал ради твоего блага и даже то, что ты не вошел в мою спальню, когда мое сердце отбивало последние секунды жизни, вовсе не дает мне права тебя не любить.

— Откуда ты это знаешь?

Отец улыбнулся.

— Пусть это будет моим маленьким секретом.

Потом он вернулся за стол, поднял почти дотлевшую сигарету и сжал ее край своими губами.

— Ты тщеславен, Хью. Как я, как мой отец, как и все в нашем роду по отцовской линии. Это черта характера передается нам из поколения в поколение. И только жесткий нрав и строгость позволяла разжечь это чувство в настоящий пожар. Ты хочешь сделать великое открытие, я знаю это, но вовсе не для того, чтобы вернуть свою семью, о нет.

— Ты не можешь так говорить. Ты ничего не знаешь.

— Нет-нет, сын мой, я все знаю. Я ведь сейчас здесь, — он указал своим пальцем на высокий лоб, — только в твоей голове. Мне известны твои мысли, твои мотивы. Ты пытаешься оправдать риск благородной целью, но на деле тобой движет жажда славы, ты хочешь почета, денег, признания, и твои неумелые и жалкие попытки свести все это к желанию вновь обрести семью лишь забавляют меня.

— Да как ты смеешь такое говорить?!

Хью стал подходить к отцовскому столу все ближе.

— Тебя там не было, ты не можешь знать каково мне было в тот день, когда все произошло.

— Знаю, Хью. Я все знаю.

— Она умерла там, вместе с нашим ребенком.

— А кто в этом виноват, а? Забыл. Ты давно не любил ее, как и ребенок это был лишь результатом хитрости на которую пошла твоя жена. Ты не хотел детей, ты знал, что семейная рутина заставит тебя отойти от исследований и застопорит такое долгожданное продвижение по карьере. А тут эта беременность. Ты был в ярости. Неужели забыл?

— Замолчи!

— И в этот момент тебе подвернулась эта ученая. Красивая женщина, свободная от бремени материнства, она была готова на все ради тебя. Ты воспользовался ею как утешением, а затем стал мстить, ложась с ней в постель, даже не удосуживаясь стереть помаду со щеки, когда возвращался домой к жене. Ты сам виноват во всем, нечего винить меня в том, к чему я не имею никакого отношения.

— Да чтоб тебя!

Со злости Хью ударил отца, размахнувшись так сильно, что едва не задел стоявшую на столе лампу. Кулак заболел, лицо отца побагровело и капельки крови полились из ноздрей старого человека, орошая собой белоснежную рубашку.

— Странно, — заговорил он, вытирая алую дикость рукой, — давно я не видел собственной крови.

Хью отшатнулся.

— Все реально, сын мой. Более чем.

Затем отец сдавил нос одной рукой, обхватив края большим и указательным пальцем, резко дернул в сторону и вправил хрящ на место.

— Этого не может быть, — запричитал Хью. — Этого не может быть. Не может… не может… невозможно… нереально.

— Как и тогда, — как ни в чем не бывало продолжил отец, — тобой движет желание самоутвердиться. Ты хотел сделать это и до моей смерти, чтобы доказать мне свою способность продолжить семейное дело, так и после, когда мать взяла в свои руки управление нашим банком. Ты делаешь это до сих пор и боль от любой критики в твою сторону всегда выливается в жалкие попытки гнева, который похож на предсмертный писк канарейки, когда та испускает последний вздох.

— Я сошел с ума.