«Случилось так, что был выбран Нджогони, мой добрый друг. Выбор пал на него отчасти потому, что он происходил из хорошей семьи, но главным образом потому, что он был любимцем народа и мог собрать большинство голосов. Я не думаю, что Нджогони хотя бы в малейшей степени догадывался о своем повышении. Утром седьмого дня (после смерти бывшего короля) он шел по берегу, как на него неожиданно накинулись все жители деревни и приступили к церемонии (которую следует считать лиминальной в комплексе погребальных обрядов и обрядов введения в должность), предшествующей коронации и долженствующей отвратить от притязаний на корону любого человека, кроме самого честолюбивого. Вокруг, него собрались тесным кольцом и стали подвергать его разнообразным оскорблениям, какие только может измыслить самое грязное сборище. Некоторые плевали ему в лицо; другие били его кулаками; третьи пинали его; иные бросали в него омерзительные предметы; те же, кто не сумел пробраться к нему сквозь толпу и мог достать до бедняги лишь голосом, неустанно проклинали его самого, его отца, мать, сестер, братьев и всех предков вплоть до самых дальних. Посторонний наблюдатель не дал бы и цента за жизнь того, кто сегодня должен был короноваться.
Посреди шума и драки я уловил слова, которые все мне объяснили; через каждые несколько минут мужчины, наносившие особо жестокие удары, восклицали: „Ты еще не король наш; мы немного потешимся над тобой. А скоро мы будем выполнять твою волю“.
Нджогони вел себя как настоящий мужчина и будущий король. Он был терпелив и принимал все издевательства с улыбкой. Через полчаса его увели в дом старого короля. Здесь его усадили, и на короткое время он опять стал жертвой проклятий.
Затем все умолкли, и старейшины поднялись и торжественно провозгласили (все повторяли за ними): „Теперь мы избираем тебя нашим королем; мы обязываемся слушать тебя и подчиняться тебе“.
Наступила тишина; шелковый головной убор, символ королевской власти, был принесен и возложен на голову Нджогони. Затем на него надели красную мантию и оказали ему величайшее уважение — те самые люди, которые только что измывались над ним» [16, с. 43–44].
Этот рассказ не только иллюстрирует унижение кандидата в обряде повышения статуса, он также проливает свет на власть структурных низов в обряде перемены статуса в цикле политических ритуалов. Это один из тех составных ритуалов, которые содержат аспекты повышения статуса наряду с аспектами перемены статуса. В первом случае подчеркивается постоянное структурное повышение личности, во втором — упор делается на временный обмен статусами между правителями и подчиненными. Статус индивидуума меняется необратимо, а коллективный статус его подданных остается неизменным. Ордалии в ритуалах повышения статуса характерны и для нашего общества, как об этом свидетельствуют грубые шутки над новичками в различных братствах и в военных училищах. Вот хотя бы один современный ритуал перемены статуса, который приходит мне на ум. В британской армии в день рождества рядовые за обедом обслуживаются офицерами и сержантами. После этого обряда статус рядовых не меняется, и сержант может орать на них еще громче за то, что был вынужден по их приказу носиться взад и вперед с индейкой. Так что ритуал обладает в действительности долговременным эффектом усиливающегося различения тех социальных дефиниций, которые дает группа.
В западном обществе следы обрядов перемены возрастных и половых ролей можно отыскать в таких празднествах как канун Дня всех святых, когда власть структурных низов проявляется в лиминальном главенстве несовершеннолетних. Чудовищные маски, в которые они часто наряжаются, изображают в основном хтонические, т. е. демонические, силы земли — ведьм, которые разрушают плодородие; трупы или скелеты из-под земли; туземцев, как, например, индейцев; троглодитов, таких, как карлики или гномы; бродяг или других антиобщественных фигур, например пиратов или традиционных разбойников вестернов. Если не улестить и не умилостивить эти мелкие силы земли, они могут сыграть фантастические и забавные шутки с властвующим поколением домовладельцев, шутки, подобные тем, которые, по поверьям, некогда вытворяли духи земли — лешие, привидения, эльфы, феи и тролли. В определенном смысле эти дети — медиаторы между мертвыми и живыми; они недавно вышли из утробы, каковая во многих культурах приравнивается к могиле, поскольку обе ассоциируются с землей, источником плодов и поглотителем останков. Дети, участвующие в праздновании кануна Дня всех святых, проявляют и некоторые лиминальные мотивы: маски обеспечивают анонимность, поскольку никто не знает, чьи дети скрываются под ними. Анонимность здесь, как и в большинстве ритуалов перемены, служит целям агрессии, а не унижения. Маска ребенка — как маска разбойника; и дети на самом деле часто надевают в канун Дня всех святых маски бандитов или палачей. Маска наделяет их силами диких, преступных автохтонных и сверхъестественных существ.