Символические образы. Очерки по искусству Возрождения

«Таким образом, мы с полным правом желаем распространить понятие любовь только на науки, формы и звуки. И оттого прелестны только те вещи, которые отыскиваются только в этих трех… Эта прелесть добродетели, формы и звуков, которая зовет к себе душу и восхищает ее через разум, зрение или слух, совершенно правильно называется красотой. Это три грации, о которых говорит Орфей: „Блеск, Юность и изобильная Радость“[159]. Блеском он называет ту прелесть и красоту души, которая заключается в ясности истины и добродетели. Юностью же называет прелесть формы и цвета, ибо она больше всего процветает в свежести юности. И, наконец, радостью — чистое, здоровое и вечное наслаждение, которые мы испытываем от музыки»[160].

При необходимости он мог объединить эстетическое толкование с астрологической экзегезой в очередном tour de force[161], прибегнув к тем же астрологическим значениям, что и в письме к Лоренцо Пьерфранческо:

«Венера… есть матерь Грации (Gratia), Красоты и Веры… Красота есть ни что иное, как Грация, Грация, скажу я, составленная из трех Граций, то есть из трех вещей, сходным образом исходящих от трех небесных сил. Аполлон привлекает слушающих посредством приятности музыкальных гармоний; Венера пленяет глаз посредством приятности цвета и формы; и, наконец, Меркурий посредством дивной приятности ума и красноречия обращает размышление главным образом к себе и разжигает его любовью к божественному размышлению и Красоте…»[162]

Если мы приступим к Грациям «Весны», вооружась этими текстами, то окажемся в явном затруднении — не потому, что не знаем смысла, а потому, что знаем слишком много. Хотя мы старательно ограничивались непосредственным кругом источников, относящихся к флорентинскому кватроченто, мы без труда обнаружили десяток различных толкований[163]. Мы не знаем и, вероятно, никогда не узнаем, какое из них применимо к нашему случаю и применимо ли хоть одно. Как знать, может быть, в подкрепление очередной мысли Фичино придумал для юного Лоренцо Пьерфранческо еще одно экзегетическое толкование спутниц Венеры-Humanitas?

Но пусть мы не решили поставленной задачи, наши изыскания были не вполне тщетны. Мы узнали кое-что о природе языка, который не сумели расшифровать. Язык этот и в самом деле странный. В нем нет словарей, поскольку нет раз и навсегда закрепленных значений. У Фичино есть важный отрывок, где об этом говорится вполне определенно:

«Подобно тому, как христианские теологи находят четыре смысла в священном слове — буквальный, моральный, аллегорический и анагогический, и прослеживают один из них в одном отрывке, а другой — в большей степени в другом, так и у платоников есть четыре способа умножения богов и духов, и они применяют различные способы умножения в различных местах, как больше пристало. Я в моих комментариях по мере надобности тоже различно толковал и различал божества»[164].