Небольшое наше собственное наблюдение: о тьме (темноте) можно сказать, что она есть простое отсутствие света, но о свете никак нельзя сказать, что он есть простое отсутствие тьмы! Свет — положительное явление, он — от области сущего. Тогда как тьма — это не сущее, она вообще не явление, но отсутствие какого-либо явления. Бе то чтобы тьма, тень была не реальностью. Нет, это реальность, но не имеющая собственной природы, целиком зависящая от сущностной реальности света и иных объектов тварного бытия. Такова, скажем, тень, отбрасываемая человеком, повторяющая вое его движения, но не являющаяся живым существом. Таково же и зло по отношению к добру. Добро — положительное явление, от области сущего. Зло — отсутствие добра, как бы его тень, не имеющая онтологической основы сама по себе. Отсюда в иконописи черный цвет может употребляться в двояком смысловом значении, — как знак простого отсутствия света (вариант — отсутствия физического, вещественного света, внешней чувственной жизни) и как знак темных сил ада, демонов — носителей зла. В первом значении черный цвет может выражать как бы прекращение жизни страстной и чувственной, но для достижения иной жизни — в свете духовном (черняв одеяния преподобных, изображения "Божественного мрака", предшествующего яркому Свету Божества). Во втором значении черным цвет имеет прямо противоположный смысл — "тьмы кромешной", то-есть кроме, вне света Божия пребывающей области бытия, которая поэтому есть, собственно, и не бытие.
Наша нынешняя земная жизнь есть удивительное состояние пребывания как бы между светом Царства Божия и тьмой вечного ада ("тьмы кромешной"). Отсюда свет и тень (тьма) в этом земном бытии чередуются, перемежаются. Этому соответствует в мире вещественном объем предметов и тел, который я зрительно воспринимается и изобразительно передаётся через сочетание света и тени. Такое сочетание есть признак бытия ещё не преображенного, не обоженного, подверженного разрушению и тлению, "дебелого", как выражаются подвижники. Это важнейшая причина того, что в православном иконографии не принята скульптура. Как бы благоговейно она ни была сделана, скульптура всегда объемна, то-есть представляет "здешнее", дебелое состояние плоти. Есть, конечно, исключения. Например, — скульптура Николы Можайского, Параскевы Пятницы (из Новгородских пределов), деревянные резные скульптуры Русского Севера. Последние, впрочем, определенно — заимствования с Запада, через Новгород, Псков, Архангельск распространившиеся в Северных областях Руси. Исключения, как всегда, лишь подчеркивают правило. А правило именно в том, что в Православии скульптура не канонична, её явно избегают. Пластические (металлические, деревянные, каменные) рельефы допускаются. Но теперь мы можем понять, — почему. В рельефах объем не полон, он лишь обозначен, подобно тому, как он указывается и в иконах, как знак того, что плоть есть именно плоть, однако не такая, как в земных условиях бытия. В целом же рельеф православной пластики носит плоскостном характер, подобный иконописным изображениям. Кстати, скульптура Николы Можайского тоже — нарочито сплюснута, стремясь как бы приблизиться к плоскостному образу.
И всё же скульптурный образ не рождается светом и из света, как образ иконописный, и не может поэтому в достаточной мере быть свидетельством иного, Горнего бытия. Как мы уже видели, принадлежность святого лица к этому иному бытию обязательно обозначается нимбом. Но есть и ещё символы Царства Божжя в иконах. Это обязательнее надписи, указывающие кто именно изображен.
Надпись — не такая простая вещь, как кажется. К чему, например, надписи "И С""ХС", или " ____" (Матерь Божия — греч.) на иконах Христа и Богородицы, образы Которых легко узнаваемы, если они канонично исполнены?
В этом случае надписи являются церковным свидетельством того, что данные образы исполнены верно, соответствуют первообразам, что и даёт возможность каждому верующему поклоняться им. То же самое можно сказать и о всех надписях на иконах иных святых лиц; эти надписи — не только пояснения того, кто именно изображен, но и свидетельство того, что он изображен правильно.
Отсюда уме ясным становится, что в православной иконописи могут изображаться только те святые лица, которые так или иначе являли себя в истории Церкви в описуемом облике. В этом ещё одно незыблемое основание иконописного канона.