Завязались они вскоре после того, как Иванов и Зиновьева-Аннибал обосновались в 1905 г. в Петербурге и, инициировав собрания по средам, превратили свою квартиру в неформальный центр столичной творческой и интеллектуальной элиты. «Часто на “средах” можно было видеть Юрия Никандровича Верховского, небольшого, скромного поэта, влюбленного в пушкинскую эпоху ‹…›, – вспоминает М. Л. Гофман. – При этом он обладал большим, привлекавшим к нему добродушием».[1050]
Впрочем, среди посетителей ивановской «башни» Верховский не слишком выделялся и блистал; контакты его с хозяином дома носили скорее приватно-доверительный характер. Мы не можем отметить ни одного случая конфликтного омрачения этих отношений. Иванов ценил поэтический дар Верховского и споспешествовал изданию его книг. В ивановском издательстве «Оры» были опубликованы «Идиллии и элегии» Верховского, при содействии Иванова в московском издательстве «Скорпион» – «Разные стихотворения» («Едет в Москву Юрий Верховский – показать тебе свой составленный сборник, – писал Иванов Брюсову 9 января 1907 г. – При составлении его он пользовался моими советами. ‹…› Ясно вижу в этой будущей книге индивидуальность поэта, ибо он, конечно, поэт и имеет индивидуальность. ‹…› Притом, несомненно, истинный лирик. Много поисков, много и обретений; значительное разнообразие, – но настоящее мастерство еще далеко не везде, и почти везде какая-то вялость и (подчас приятная!) бледность, зато истинная, хоть и несколько флегматическая лирика»[1051]).Дружба Иванова и Верховского нашла свое отражение в их поэтических книгах. В «Разных стихотворениях» Верховского Иванову посвящены цикл из трех стихотворений «Гимны», а также большой раздел «Сонеты» («Вячеславу Иванову – мастеру сонета»),[1052]
в «Идиллиях и элегиях» – стихотворение «Дафнис».[1053] Иванов посвятил Верховскому сонеты «Новодевичий монастырь» («Мечты ли власть иль тайный строй сердечный…», 1915) и «Молчал я, брат мой, долго; и теперь…» (1914), опубликованный в «Аполлоне» (1914. № 10) под заглавием «Другу поэту», а также стихотворение «Помнишь ли, как небо было звездно?..» (1915).[1054] Поэты обменивались сонетами-акростихами: на сонет Верховского «В часы истомы творческого духа…» Иванов откликнулся сонетом «Consolatio ad sodalem» («Юродствовать пред суемудрым светом…»), вошедшим в раздел «Пристрастия» его книги «Cor ardens»,[1055] – а также сонетами с утаенными рифмами: в августе 1909 г. Верховский прислал Иванову сонет без обозначения рифмующихся слов («Сроднился дух мой с дружественной Башней…»), на который тот откликнулся ответным сонетом «Sonetto di risposta» («Осенены сторожевою Башней…»), также вошедшим в «Cor ardens»[1056]. Но наиболее непосредственное воплощение эта поэтическая дружба обрела именно в жанре стихотворных посланий – чрезвычайно любимом Верховским, который признавался в своем пристрастии к эпистолярным знакам внимания:Содержание и стилистика стихотворных посланий Верховского и Иванова вполне соответствовали тем критериям, которыми руководствовались поэты пушкинской поры в собственных опытах и которые точно очерчены современным исследователем: «Самое интимное, “домашнее” выражение жизни осуществлялось в ‹…› дружеских посланиях, с их культом независимости, изящного “безделья”, с их враждой ко всему официальному и казенному. ‹…› В посланиях поэтические условности, мифологические атрибуты и прочее своеобразно сочетаются с элементами конкретной, эмпирической обстановки ‹…› несмотря на бытовой и шуточный элемент, дружеские послания вовсе не попадали в разряд комических жанров. Лиризм, раздумье, грусть находили в них доступ. Дружескому посланию принципиально была присуща эмоциональная – тем самым и стилистическая – пестрота».[1058]
Подобно поэтам арзамасского братства, Иванов и Верховский напечатали часть своих посланий друг к другу, несколько посланий Иванова к Верховскому ныне опубликованы по сохранившимся автографам, однако большинство стихотворных писем Верховского к Иванову (частично хранящихся вместе с его нестихотворными письмами к тому же адресату) осталось в рукописи.