Символисты и другие. Статьи. Разыскания. Публикации

2

ВЯЧЕСЛАВУ ИВАНОВУ[1076]

…К тому же Вяземский велит жить осторожно:
Он у меня свои стихи безбожно
На время выпросив, на вечность удержал;
Прислать их обещал,
Но все не присылает;
Когда ж пришлет,
Об этом знает тот,
Кто будущее знает.
Жуковский[1077]

Хочу отныне жить похвально, осторожно.

Надеждой льщу себя, что это мне возможно.
К тому ж немолчно так рассудок мне велит –
И я стремлюсь принять благопристойный вид
И поучительный. Я помню стих прекрасный:
Полезен обществу сатирик беспристрастный.[1078]
Но быть сатириком хочу я лишь слегка,
И мысль моя – ей-ей – гордыни далека.
И так, мой милый друг, начав мое посланье,
Я не боюсь родить в душе твоей желанье,
Чтоб только поскорей задохся и затих
Мой дидактический (Какой? Не помню) стих,[1079]Но грустно мне одно – что голос тиховейный
Моей владычицы, богини чудодейной
Ловлю лишь издали и, выйдя на балкон,
В тумане не могу увидеть Геликон.
А был недавно я в тени зеленых кущей
Под обонянием природы всемогущей.
Однако и теперь – хоть городской кокет –
Стоит передо мной на столике букет
И, чувства страстные вздымая и покоя,
Струится медленно душистый дух левкоя.
Смотри: тот – пурпурный, тот – бел как алебастр,
А рядом – бледные головки грустных астр
И скромной резеды потупленные взоры,
И свежей зелени неясные узоры.
«Доволен малым будь, хоть и букет твой мал!
Кто ж виноват, что ты скучаешь и устал?» –
Так внятно говорит мне голос Аониды,
На давнем поприще таки видавшей виды.
Быть может, в сентябре тебе я разверну
Рассказ про милую мечты моей страну,
Куда теперь стремлюсь «сверх силы и сверх меры»[1080] –
Страну поэзии, и Волги, и холеры.
Вслед Боратынскому хочу лететь в Казань.[1081]
О сердце бедное, не бейся, перестань:
Хочу надеяться, что буду жив в Казани,
Хоть там, ведь, кажется, едят грибы с глазами.[1082]

Затем, Бог милостив, увижу и Тамбов;

А там – через Москву – под сень родных богов.
Ведь только надобно мне позабыть халатность,
Любить умеренность и верить в аккуратность.[1083]
На первый случай я, приличие любя,
Свой, хоть не белый, стих крахмалю для тебя.
Но, прежде чем моей медлительной судьбою
Я буду вновь сведен, почтенный друг, с тобою, –
Уж ты меня приветь, уж ты меня потешь
И в лености своей пробей для друга брешь
С мизинец шириной, не более! С мизинец! –
И сядь, и напиши, и мне пришли гостинец.
Вот лист! А вот – перо! Чернила! Сядь же, сядь –
И я до осени не буду поминать,
Что у тебя в столе твое ко мне посланье.
О, верю, что мое исполнишь ты желанье.
Не все ж мой тусклый дождь – и серый, и косой;
Ты оживишь меня твоих стихов росой,
Пахнет на мой цветник блистательная живость:
Недаром же пою сегодня справедливость.
Ведь не один пустой надутый эгоизм
Внушил моим стихам – как видишь – дидактизм;
Не ради же него о шестистопном ямбе
Я вспоминал теперь, гуляючи по дамбе:[1084]
И я тебя хочу направить (не забудь!)
На поучительный, похвальный, скромный путь.
Достойно оцени благое ты хотенье
И над посланием нелегкое кряхтенье.
Сейчас договорю и больше – ни гу-гу!
А после – мне ли быть перед тобой в долгу?
И под твоим пером не всё ль к твоим услугам?
Будь только другом мне – и я ль не буду другом?
Речь олимпийская – божественный гексаметр,
И «Тристий» сладостных разымчивый пентаметр,
И гимна музыка, элегии иль оды, –
Все то, чему века дивилися народы;Терцины важные, классический сонет,
Октавы нежные, вертлявый триолет,
И рондо милое, и прелесть – вилланелла –

Все, что тебе пока еще не надоело –

Сестина, и rondel, и lai, и virelai –
Что только ни поет, ни нежит на земле –
Вплоть до новейшего любого верлибризма –
Подъятое волной безбрежного лиризма,
Все это, все, все, все – лишь не захочешь, ах! –
Не будет для тебя звучать в моих стихах.

Юрий Верховский.

Осташков, ночь на 5 VIII 08.