Символисты и другие. Статьи. Разыскания. Публикации

4 [1087]

Спасибо, милый Вячеслав, тебе

За дружбу, за стихи; сказал бы даже –
За прозу, если бы ее нашел
В твоем посланье. Связанный цезурой,
Быть может – по рукам и по ногам,
Сияющие крылья развернул
Твой белый стих привольно и широко –
И, заносясь порой за облака,
Все помнит шепот, шепчущий о тайне
Земли родимой. Мой же стих – пускай
По-прежнему развязан, бесцезурен,
Но и – бескрыл в ему любезной прозе;
И может быть утешен разве тем,
Что как-то раз обмолвился Жуковский,
Сказав: святая проза. Да и то –
Пусть о невинности моей ты пишешь, –
А я куда не свят.
Так лучше к делу
Я обращусь, хоть нынче не за делом
Пишу, а для того скорее, чтобы
Тебе на твой рассказ, кипящий жизнью,
Живою жизнью, – отвечать мечтами
Бессильными – расслабленной души.
Ей-ей хандра моя не шутка. С нею
Бороться трудно – и труднее вдвое,
Когда охоты нет к борьбе. А я
Теряю иногда охоту даже
К какой бы ни было охоте. Право,
Уж лучше и не говорить. Не легче
И оттого, что иногда мечтать
Начнешь-таки о том, о сем: как славно,
Как хорошо бы сделать то и то,
И пятое-десятое; а вот –
Когда я это кончу, о, тогда…
И прочее в таком же роде. Это
Ведь хуже многого, не так ли? Впрочем,
Одна мечта, которой я с тобой
Задумал нынче поделиться, – правда,
Она того достойна, чтоб увлечь,
И, может быть, не так бесплодна, как
Привык я здесь считать не только грезы,
Но и действительность. (Не знаю все же,
Что нам действительней: они ль, она ли?).
Но лучше бросить этот смутный лепет
И перейти к рассказу – вновь о смутном,
О грезе, о мечте моей. Однако,
Она яснее многого во мне.
И так проста, что стало мне неловко
За длинное вступление… Да что же!
Я делаю его еще длинней.
Ну, слушай.
На стене у нас в столовой
Для нашего Никиты[1088] и его
Товарища – висит большая карта
Европы. И Никита очень любит
Названья стран, морей и городов
На ней читать и вслед за тем – водить
Внимательно от точки к точке пальцем
И – «путешествовать». Так вот и я
К неимоверным странствиям таким
Невольно пристрастился. Но меня
Ни океан Великий не манит,
Ни полюс, ни экватор. Две страны
Мечтаньями моими овладели
С давнишних пор. Их очертанья ныне
Всего милей мне тешат взор. Те страны –
Италия и Греция. Ты знаешь.
Италия-волшебница далеко,
Но царственная Греция близка.
Мне эта мысль покою не дает.
Из Петербурга шутка ли пробраться? –
И не мечтал. А здесь – рукой подать.
Проехал ночь – в Батуме; или – в Поти.
Покинул землю – через понт Эвксинский
Тебя несет стальной Левиафан
Вдоль знойных берегов малоазийских.
Вот – Трапезунд, Синоп – и Византия.
Четыре дня – и ты в стране богов.
Ну, не четыре, может быть – и пять,
Что за беда?
О, дивная земля
Анакреона и Перикла! Слава
Тебе в народах и в веках. Но я ли
Исчислю, я ли восхвалю твои
Пределы, где желал бы преклониться
Перед твоей святынею. Вожатый
Мне, как слепцу, необходим. Его
Не ищет сердце, только – ждет. Вожатый
И друг, и спутник – пилигрим в отчизне,
И строгий жрец, и резвый тирсофор –
Ты, Вячеслав! И вот – моя мечта –
Роскошная! Ведь ты же не забыл
Обета дружбы – посетить меня
На холмах Грузии печальной.[1089]
Милый!
Когда ж, когда? Скорей, скорей, скорей!
Приди со мной торжествовать весну,
Увядшую мне душу обновить
И в тайну посвятить ее: ты будешь
Со мною здесь, так будем мы – и там,
В стране богов, в твоей отчизне дальней,
Пусть осень пышная душе мила,
Но ждать ее томительно. Труднее
Покинуть север, если впереди –
И близкий труд, и зимние заботы;
Весной же беззаботнее, вольнее
Слететь с гнезда – и мужественной грудью
Разрезать воздух. Так ли, милый друг?
А сверх того – теперь я прямо болен;
Ты – исцеление мне принесешь.
Вот какова мечта моя.
Но чую:
Уже насмешкою подстерегает
Судьба мою улыбку: Эх ты, странник
По островам Фантазии! А деньги?
Да, деньги, деньги где? Ты без билета,
Без паспорта, «задаром серебром»
Собрался ехать? – Лепечу в ответ:
Но, ведь, не дорого… Мне говорили –
Одну-другую сотню припасти –
И съездить, и пожить недели две
Вполне возможно. – Где же эти сотни? –
Ну, как-нибудь, откудова-нибудь,
Ведь, может быть, удастся… (Между тем
Должаю по десятке…) Все же, все же
Моя мечта не так, не так бесплодна,
Как вся действительность, которой здесь
Живу! В нее готов душой поверить, –
Душой, быть может, не вполне ослабшей, –
Поверить должен. Может, не сейчас, –
Ну, погодя. И буду ждать, все ждать
Небесной манны. Друг, меня поддержишь
Ты в этой грезе – и пока себя
В действительности дашь ты мне увидеть.
И, подкрепленный, буду я стремиться
К возвышенной и светлой цели, буду
Над нею голову себе ломать,
«Изыскивая средства»… Обещай же,
Что ты исполнишь обещанное – и
Ко мне приедешь.
Я ж к моим стихам,
Столь прозаическим, хочу прибавить,
Быть может, поэтическую – прозу.
Вернее, к ней прибавлены стихи:
Она готова раньше. Вот трактат,
По коему ты можешь рассудить,
Не сбился ли совсем я с панталыку;
Быть может, так: уж я не разберу.
Мне не хотелось врозь тебе послать
Два эти бреда. Может быть, один
Другим теперь немножко уврачеван –
По принципу, что создал Ганеман:
Similia similibus curantur.[1090]
А я и душу слабую отвел,
И мыслью слабой поработал. Так!
Спасибо же тебе и «Мусагету».
Я, получив «Труды и Дни», не раз
Прочел тебя.[1091] Статья мне драгоценна:
Раскрыла многое, поскольку нынче
И мыслить я, и чувствовать способен.
Суди же сам. Поклон мой милой Башне.
Я Вере Константиновне прошу
Привет мой радостный и благодарный
Сказать и за письмо и за стихи, –
И Марии Михайловне;[1092] пред ней
Должник я неоплатный, но – как знать? –
Не безнадежный. А тебя целую
И обнимаю мысленно – с надеждой.
Юрий.

Тифлис, ночь 3–4. IV. 912