Символы власти и борьба за власть: к изучению политической культуры российской революции 1917 года

Хотя «Декларация» делала ритуал отдания чести необязательным, это вовсе не ликвидировало почву для соответствующих символических конфликтов, вопрос стоял об интерпретации данного приказа. Порой матросы и солдаты трактовали его и как отмену всех других воинских ритуалов. Так, 5-го июня в Севастопольском флотском полуэкипаже дежурный офицер при разводе караула отдал приказ «смирно». Молодые матросы, выполняя уставную команду, взяли винтовки «на караул», но многие старослужащие моряки данную команду не исполнили, ссылаясь… на приказ Керенского об отмене отдания чести. Недовольный командир, носивший к тому же немецкую фамилию, выразил свои чувства весьма откровенно и резко, после чего был арестован матросами. Вскоре возник слух о том, что офицер «настойчиво и грубо» требовал отдания ему чести — сторонник соблюдения уставной дисциплины фактически обвинялся в том, что он нарушал приказы военного и морского министра. Именно так, искаженно, описала ситуацию специальная комиссия, присланная затем в Севастополь Временным правительством для изучения конфликта. В качестве одной из его причин называлось «требование офицера Губера об отдании чести, которое показалось команде попыткой нарушить их право» (так затем описывали данный конфликт и некоторые советские историки). Этот слух будоражил солдат и матросов, которые видели в действиях строгого офицера явный знак восстановления «старого режима». На состоявшемся вскоре стихийном митинге было постановлено арестовать нескольких непопулярных офицеров, у которых при аресте было найдено подозрительно много оружия, что еще более накалило обстановку. Затем митинги приняли решения об обезоруживании всех офицеров и об отстранении от должности командующего Черноморским флотом адмирала А.В. Колчака и его начальника штаба. Сам адмирал докладывал в Ставку, что движение началось без санкции Исполнительного комитета, однако комитеты тоже испытывали давление со стороны митингующих. Утром 6 июня и делегатское собрание постановило отобрать у офицеров оружие, которое следовало передать полковым и судовым комитетам (требование обезоруживания офицеров звучало в Севастополе уже 5 марта). Речь шла об изъятии и огнестрельного, и холодного оружия, которое было почетным символом власти офицеров. Офицеры же, прибывавшие в Севастополь, должны были сдавать свое оружие в городской Центральный исполнительный комитет. Последовала знаменитая речь адмирала Колчака перед командой флагманского корабля, после которой он сделал эффектный жест: бросил свою Георгиевскую саблю в море (16 июня Союз офицеров армии и флота постановил преподнести адмиралу новый Георгиевский кортик). Менее известен другой, более трагичный эпизод: один молодой офицер отказался сдать свое оружие и застрелился. Позже Временное правительство отстранило Колчака от командования флотом[640].

Командование Черноморским флотом искало причину этого протестного движения черноморцев в пропаганде радикально настроенных делегатов Балтийского флота, прибывших в Севастополь незадолго до событий. Со своей стороны, их роль всячески подчеркивали и большевики-мемуаристы, П.Е. Дыбенко в раннем варианте своих воспоминаний даже утверждал, что якобы именно матросы-балтийцы, прибывшие в Севастополь, сами лично обезоружили Колчака: «Шпагу с него сорвали, за борт бросили»[641]. Некоторые советские историки выделяли также инициативы севастопольских большевиков, хотя на деле они в это время были еще очень слабы. Соответственно, в исторической литературе порой даже и не сообщалось о конфликте вокруг «отдания чести»[642].

И политические противники большевиков в 1917 г., и мемуаристы-коммунисты, и советские историки преувеличивали организационное воздействие большевиков в Севастополе и в Черноморском флоте в целом. Они явно недооценивали стихийный характер движения личного состава частей, продолжавших, в целом, придерживаться оборонческих взглядов. Солдаты и матросы в это время голосовали за политические резолюции умеренных социалистов, но тех ставили в тупик спонтанные действия их избирателей, они никак не соответствовали тактике меньшевиков и эсеров. Известную растерянность, охватившую севастопольских социалистов-оборонцев перед лицом неожиданного массового стихийного движения, отражала статья одного из них: «Ведь мы фактически стояли под знамением (!) „Единства“, ведь мы не пустили Ленина, и вдруг, на одном митинге, неожиданно, потеряли сами себя, и единство обратилось в диктатуру… митинга!»[643].

И в Севастополе отношение к символам и ритуалам стало сигналом для массового движения, преимущественно стихийного, существенно изменившего расстановку сил на Черноморском флоте в пользу комитетов, хотя последние это движение не ожидали.