Sincerely, me (СИ)

Она подбегает ко мне вплотную, крепко сжимая в объятиях. Мое пальто мнётся, от чего я ощущаю некоторый дискомфорт.

Волосы матери растрепались в беспорядке. Так странно видеть её такой. Обычно эта женщина разгуливает в строгих нарядах.

— Я очень скучала, детка. — шепчет она, поглаживая мои волосы.

Обнимаю её в ответ, отвечая тем же.

— Идём в дом, ты замёрзнешь, — забочусь о маме, подталкивая её в здание. — Я сама дотащу багаж.

— Что за ерунда! Томас тебе поможет, — она очень суетится, словно волнуется. В глазах буквально рябит от её метаний. — Томас!

Через секунду на пороге показалась знакомая мордашка. Томас накинул куртку и вышел к нам. На его исхудавшем теле вещь буквально болталась, что лишь сильнее контрастировало с его худобой.

На секунду мне показалось, что ступи он не на ту ногу, то свалился бы замертво.

— Белла! — только голос его остался тем же, не дрогнул. Томас подошёл ближе ко мне, заключая в объятия. Хотелось бы мне сказать, что они тёплые, но никак не могу, ведь не чувствую физической тактильности рядом. Он больше не похож на человека.

— Привет, — выдавливаю, стараясь сдержать ярость, медленно нарастающую внутри. Он явно не лечится.

Мне срочно нужно с ним поговорить, иначе меня съедят мысли. Я до сих пор виню себя в его зависимости. Если бы я осталась, то словила бы его в нужное время. Но жалеть о прошлом смысла нет, поэтому гоню мысли прочь.

— Ты… как ты? — спрашивает он, замечая мою реакцию на его появление. Слегка мнётся, но виду не подаёт.

— Давайте для начала зайдём внутрь! — перебивает мама, подталкивая нас ко входу.

Томас хватает мой чемодан и плетётся позади.

Кажется, моему появлению здесь не так уж и рады. Но ведь люди не обязаны друг друга радовать всегда. Порой, мы остываем. И вот тогда зажечься вновь бывает трудно.

Я помогла маме накрыть на стол, что отложило разговор с Томасом. Мои мысли крутились исключительно вокруг него.

— Белла, иди сюда и помоги мне! — заверещала мать, отрывая меня от мыслей. Устанавливаю керамическую посуду с индейкой на стол и спешу к маме.

Уже на пороге кухни я заметила, как она переменилась. Что-то в ней изменилось. Я не знаю, что именно, но та жёсткость, присущая ей, куда-то улетучилась. Не уж то из-за меня и моего отсутствия? Интересно, а она скучает?

— Чем ещё помочь? — спрашиваю, развязывая фартук.

Женщина оборачивается и одобрительно мне кивает. Затем подходит ближе и заключает в объятья. Без промедления обнимаю ее в ответ, зарываясь носом во вкусно пахнущие волосы. Такой родной запах.

— Я должна тебе кое-что сказать, — она отрывается от меня и слегка настороженно затевает разговор. — Ты должна понимать, что это крайняя мера.

Задумчиво кошусь на мать. Неужели что-то серьёзное? Она поймала Томаса?

— Мы продаём дом, — остро заключает она, словно вырывая меня из состоянии аффекта, в котором я прибывала все это время.

Я продолжаю молчать, лишь упираюсь рукой о столешницу, чтобы совладать с силами и не упасть.

Слишком много воспоминаний хранится в стенах этого дома. Всё, что было связано с отцом — здесь. Каждый угол, каждый завиток ковра — напоминание о нем и том чудном времени, что мы потеряли навсегда.

Словно зависшая, я смотрю на маму, ожидая её дальнейших слов.

— Я надеюсь, ты воспримешь это правильно, — говорит мама, стараясь вкрадчиво донести до меня мысль, — дело даже не в деньгах.

— В чем тогда? — неожиданно раздаётся голос Томаса. Оборачиваюсь и замечаю его высокую фигуру в проеме. Он недовольно пялится на маму.

— Томи, мы уже много раз говорили с тобой об этом, — говорит мама, опуская взгляд куда-то в пол. Ей неловко, и это понятно, мы выросли в этом доме, а отпускать такие вещи — очень трудно.

Но по какой-то непонятной причине, мне все равно. Может, потому что эта боль от потери любимого дома не может сравниться с той, что я испытываю после потери Гарри. Не знаю.

— Мам, всё в порядке, — подбадриваю я, кладя руку ей на плечо, поглаживая. — Главное, что мы есть друг у друга. Прошлое нужно уметь отпускать.

Женщина поднимает на меня свои карие глаза, полные печали и жалости. Сердце сжимается, так хочу её обнять и прошептать, что люблю… Но мы давно потеряли эту связь. Насколько бы мои слова не были искренними, в них никто не поверит. Потому что жизнь нас поменяла. Так всегда бывает.

Мама поняла, что до меня сразу дошёл мотив её решения — отец. Она хочет сбежать от этих воспоминаний, от всего, что окружает её здесь. И я думаю, это правильно, несмотря на то, что у самой слезы наворачиваются.

— Все в порядке, — шепчу, всё-таки слегка приобнимая мать за плечи. Неожиданно, она оборачивается и полностью заключает меня в тёплые объятья. Пытаюсь скрыть детскую улыбку, невольно всплывшую на лице. Всё-таки, детство — то самое лучшее время моей жизни, несмотря на строгий режим, который надо было соблюдать.

Томас прерывает нашу идиллию своим диким возгласом: