Синдбад-Наме

Лик нахмуришь, — сотни городов
Превратятся в тысячи могил.

Слышал я: колдун любви в тебе

Силу зренья удесятерил.

Смертоносней пламени и бурь

Слезы, что в разлуке я пролил!

Он провел в томлении всю ночь, пока на востоке не забрезжил *истинный рассвет, пока *муэззин не воскликнул: *«Спешите на молитву!» — и пробудитель-петух не закричал: «Спешите! Утро!» Он же неизменно повторял *бейт:

Друзья, вы спите, а я страдаю, — придите спасти меня.
Молнии глаз блеснули в Йемене, — здесь пал я от их огня.

* * *

Бражники, встаньте скорей, ведь утро — пора похмелья,
Вдыхайте свежесть росы в знак торжества веселья!

И вот утренний ветерок стал услаждать душу и призывать ее проснуться. Юноша, с бледными ланитами и тоской в сердце, вышел из дому в поисках лекаря, который вылечил бы его от любовного недуга, надеясь, что он обезвредит желчь этой тоски зельем и успокоит душу, готовую покинуть тело из-за разлуки с возлюбленной.

Лекарь пощупал пульс. «Любовь», — он вымолвил слово.
Ах, как он верно сказал! Разорваться сердце готово!

Взглядом я тайну тайн выдал, наверно, ему.

Лекарь, молчи о ней, ради креста святого!

Раздумывая так, он пришел к решению и сказал себе: «Надо отправить к ней послание и рассказать о моем раненом сердце и изнывающей душе. И, быть может, она смилостивится и будет благосклонна, ибо благородный человек не станет ненавидеть того, кто влюблен в него, так же как лучезарное солнце, обходящее всю вселенную, — царь звезд и владыка светил, — находясь в апогее своего величия, не презирает мельчайшей пылинки. Ведь даже румяноликая в зеленом одеянии, с кокетливым взором, будучи царицей ароматных лугов и украшением садов, не стыдится соседства с шипами. Может быть, мои тяжкие вздохи подействуют на нее, а мои слезы увлажнят ее глаза, которые не ведают слез. И тогда расцветет роза свидания, стряхнув шипы разлуки».

С этими мыслями юноша взял *калам и бумагу и написал эти страстные излияния:

*Увы, кумир души моей, ты душу у меня украла.
Ты — очи сердца моего, и сна мои лишились очи.

Когда тебя пред взором нет, — пусть я хоть час тебя не вижу,—

Ты в мыслях у меня живешь, всех дум моих ты средоточье.

Умению слагать стихи меня страданья научили.

Поэт я, — люди говорят, — но с каждой строчкой жизнь короче.

Ты в сердце у меня живешь, хотя живешь ты в отдаленье.

Привет, далекая, тебе, хоть ты со мной и дни и ночи!

* * *

Жестокую в горестном мире настигнет беда наконец,
И сердца жестокой молитва коснется тогда наконец.

Пусть боль в моем спрятана сердце, но боль не останется в нем,

А выльется в мир и затопит его, как вода, наконец.

Затем юноша описал вкратце свою любовь, дал возлюбленной знать о страждущем сердце, о тайне своей и отправил письмо к ней с доверенным лицом.

Когда девушка получила письмо и прочитала его от начала до конца, она сказала:

— Передайте этому юноше, чтобы он больше даже и не пытался говорить об этом. Пусть он не равняет меня с другими женщинами, не болтает попусту, не стремится к недосягаемому, пусть не раскалывает расколотые орехи и не бьет молотом по холодному железу, ибо:

Пусть лик его станет луной, — вовек на него не взгляну я.

— Пусть он знает, что я при всей своей красоте целомудренна, никогда пыль подозрения не сядет на мое одеяние добродетели и моя роза-чистота не будет запятнана шипом-позором.

Услышав такой ответ, юноша вспомнил:

На несправедливости любимых каждый раз нельзя нам обижаться,
И

нельзя обиды друга помнить, из-за них не стоит огорчаться.

* * *

*Я новые песни любимой спою,
старинного золота высыплю груду.
За золото милую я не куплю?
Ну, что же, любовь за слова я добуду!