— Всевышний и всеславный Аллах дал падишаху царственные одеяния, сделал его примером для других владык, украсив и убрав все его поступки. Его похвальные качества и славословия ему по воле божьей не сходят с уст и языка людей, о них говорят повсюду, их слушают везде, они записаны в книгах. Слава о его покровительстве мужам науки и мудрецам распространилась в Аравии и *Аджаме, по всему свету. Молва о его справедливости и благородстве достигла самых отдаленных уголков мира. Цветник его щедрости расцвел так, что его свежие листья не завянут и не опадут от каких бы то ни было осенних ветров и зимней стужи. Расцвет его нравственных качеств достиг зенита, и ему не повредят ни превратности судьбы, ни коловращение времени. Падишах, для которого весь мир является родным домом, велениям которого покорны все люди, всегда шел путем справедливости. И если он по навету глупого существа погубит результат счастья и лучшую часть славы царства, — это будет противоречить религии и рассудку, и *муфтий разума не подпишет этого приговора. А когда молва об этой казни распространится через ворота столицы из уст в уста и дойдет до царей других стран, то они откажутся повиноваться этой державе, в стране возобладают дурные наклонности, а враги государства осмелеют. Во всем мире мудрецы и ученые, которые изучают дела людские, сочтут эту казнь чистым заблуждением и ошибкой, а везиров и *надимов назовут малоумными и недалекими. Справедливому и украшающему мир уму падишаха, перед которым солнце подобно тени, отбрасываемой стеной на лицо судьбы, — такому уму шаха известно, что для царей и эмиров нет большего недостатка, чем верить словам женщин. Недостойно разума также придавать значение и доверять их словам, которые порождены глупостью и сами порождают заблуждение. И тот, кто поверит в любовь и верность женщин, будет раскаиваться в этом и сожалеть, его сердце наполнится скорбью, как это случилось у банщика с неким царевичем.
— Как это было? Расскажи! — приказал шах.
Рассказ о банщике, его жене и царевиче
— В минувшие дни и незапамятные времена, — начал везир, — жил в городе *Каннудже банщик, прославившийся своим богатством и достатком. Каннуджский царевич, который был по своей красоте чудом времени, а по округлости форм ожерельем на шее дней, приходил в эту баню. Банщик старался и служил ему, как только мог. Надо сказать, отец сосватал царевичу девушку из знатного рода. Тот готовился к свиданию и единению с ней, и уже скоро ее должны были ввести в его брачные покои.
И вот в один из этих дней царевич вновь зашел в баню. Банщик, как и раньше, прислуживал ему, растирая и нежно омывая его тело, которому завидовали роза и жасмин. Но чрезмерная полнота и женственная округлость форм скрывали его мужское строение, и банщик, растирая его тело, не ощутил в нем признаков мужественности. Увидев, что банщик чем-то огорчен и даже проливает слезы, царевич спросил:
— Чем ты огорчен и озабочен? Зачем ты плачешь?
Плачь усердней и горше вздыхай, ведь случилась беда:
Не подходят тебе этот воздух и эта вода!
Банщик ответил:
— В силу любви и расположения, которые я питаю к тебе, я смотрю с уважением на твое приятное тело и вижу соразмерность всех членов, округлость форм и свежесть кожи. Но слишком мало в нем признаков мужественности, — ничтожно дерево, плодоносящее людьми, а ведь это порочит настоящего мужчину, роняет его достоинство…
И мне стало жалко тебя, тем более что вскоре в твои покои введут новобрачную, и *Муштари и Луна дадут там представление. Твои друзья и враги будут ожидать свершения в этой комнате их желаний, вся страна придет взирать на это пиршество и участвовать в нем, а небосвод споет под звуки органа небесных сфер такую *газель:
— Я опасаюсь, — продолжал банщик, — как бы ты не уронил своего достоинства на брачном ложе, предаваясь наслаждениям в объятиях девственной невесты. Тогда возликуют твои враги и предадутся печали близкие и друзья.