Синдром бесконечной радости

– А так. Она ничего тут не решает, она – ширма, прикрытие. И если что – ее в расход легко пустят. Сам же говоришь – в охране уголовники. А братец мой когда-то в колонии работал, правда, в женской. – Валерий скривился, как от зубной боли, снова переведя взгляд на мертвое тело Игоря. – Он мне так и сказал – если что, она мне не нужна.

В этот момент Яна, дернувшись изо всех сил, вырвалась из рук Добрыни и кинулась на опешившего Зотова с кулаками:

– Врешь! Врешь ты все, тварь! Вре-е-о-ошь! Не мог он такого сказать, он меня любил!

Валерий уворачивался от ударов до тех пор, пока Вовчик не сумел снова скрутить разъяренную женщину.

– Надо тряпку какую-то, заколебала она орать тут дурниной, – отфыркиваясь, проговорил он, обводя взглядом комнату. – О, вот… – На столе у окна лежала стопка выглаженных льняных салфеток, Вовчик схватил пару и быстро затолкал в рот Яны.

Та продолжала биться в его руках и мычать, но Кущин связал ей руки шнуром от жалюзи и усадил в кресло:

– Отдохни, надоела.

Зотов подошел вплотную к креслу и посмотрел на скрючившуюся в нем Яну с жалостью:

– Нет, дорогая, не обольщайся. Мой брат никого не любил. Больше того – он всех ненавидел. И ты не исключение. А знаешь почему? Потому что ты женщина, и в тебе он, как и во всех, видел нашу мать. Ты ведь ничего о нем не знаешь, верно? Ничего о его прошлом? И обо мне не знала. А все потому, что он хотел вычеркнуть нас. Да что там… – Валерий отвернулся, чувствуя, как щиплет в носу. – Я и сам хотел все забыть, даже фамилию изменил, потому он Зобов, а я Зотов. Мы с ним выросли в семье алкоголиков, мне едва исполнилось восемнадцать, когда я сбежал из дома, в Москву уехал. А Игорь остался, ему четырнадцать было… я не мог его забрать, сам скитался и жил сперва то на вокзале, то на лавке в парке. Я же не знал… я ничего не знал, я себя спасал, как мог… а надо было спасать его… – Он вдруг закрыл лицо руками и затрясся в беззвучных рыданиях. – Я же не знал, что мать… что она… господи, да ведь он прав – хорошо, что от них ничего не осталось! Его насиловали дружки отца, а она знала – и никогда, ни разу не заступилась… хорошо, что они сгорели, хорошо! – выкрикнул Валерий, забыв об осторожности, и в ту же секунду Добрыня, повалив его на пол и навалившись сверху всем телом, тоже запихал в рот салфетки:

– Я тебе очень сочувствую, Валера. И брату твоему… но орать сейчас не надо, нам шум не с руки… давай так. Я пойду в дом охраны, разберусь там по-тихому и вернусь. Но тебя тоже свяжу, не обессудь – ты какой-то невменяемый сделался, можешь все испортить.

Зотов равнодушно кивнул – из него словно ушла вся энергия вместе с истерикой и слезами, он тихо лежал на полу и ждал, пока Вовчик скрутит ему руки.

Тот управился быстро, подошел к двери и, обернувшись, попросил:

– И тихо тут. Не мешайте мне, иначе не уйти.

Он выскользнул за дверь, на цыпочках спустился по лестнице и выбежал во двор, пересек его и оказался у дома охраны.

Свет нигде не горел – обитатели спали, и Вовчик решил, что сперва нейтрализует Сухаря – он представлял реальную проблему, потому что с двумя наркоманами, которые явно на ночь укололись, он справится легко.

Комната Сухаря была первой от входной двери, Вовчик приготовил финку и осторожно открыл дверь.

Сухарь лежал на кровати и храпел так, что шевелились шторы. Однако едва Вовчик сделал первый шаг, Сухарь подорвался и всем телом ударил его так, что Добрыня потерял равновесие и упал, но тут же вскочил и отразил удар ногой, которым Сухарь пытался достать его:

– Не советую…

– Прибереги для лохов советы свои, – выхватывая с полки шкафа десантный нож и перекидывая его из руки в руку, рявкнул Сухарь. – Сразу ты мне не понравился…

– Да и я к тебе не проникся. – Вовчик понял, что действовать надо сразу, не разводить длинных диалогов, а потому, резко размахнувшись, успел бросить финку раньше, чем Сухарь кинулся к нему с ножом наперевес.

Финка вошла точно в горло, Сухарь выронил свое оружие, захрипел, обхватив горло обеими руками, и завалился на пол, заливая половицы кровью.

Добрыня выдернул финку, вытер ее о висевшую на вешалке куртку Сухаря и, пощупав пульс на сонной артерии, убедился, что тот мертв.

– Ну, в этот раз ты умер окончательно, дружбан, – пробормотал Вовчик, заметив на столике у кровати связку ключей, один из которых сильно отличался от остальных – большой, явно старый и немного заржавевший. – А вот, похоже, и нужный ключик, попробуем. – Он сунул связку в карман и тихо вышел из комнаты, удивляясь тому, что на такой грохот никто до сих пор не вышел.

Однако комнаты наркоманов были пусты, а постели заправлены чистым бельем и – никаких личных вещей нигде.

Вовчик не поленился проверить шкафы, там было пусто и даже чисто вымыто.