К подъему она так и не встала. Пришедший дежурный хмыкнул и пообещал карцер, если не встанет немедленно.
Кристина не могла даже пошевелиться, пыталась, цепляясь рукой за раму кровати, но боль во всем теле, словно магнитом, тянула обратно на матрас.
Дежурный, от двери внимательно наблюдавший за ее попытками, заподозрил неладное, подошел ближе, увидел заплывший глаз:
– Это что еще такое?
– Упала… – еле вывернула Кристина, понимая, что говорить правду – себе дороже, он-то сменится, а ей ночевать с этими гиенами, которые ее добьют.
– На кулак, что ли?
– На косяк…
– Да уж вижу. Ладно, сейчас врача пришлю.
Дневальная, пожилая заключенная в темно-синем платье и зеленой кофте, все это время стояла, опираясь на швабру, и внимательно прислушивалась к разговору.
Как только дежурный скрылся за дверью, она шустро подбежала к кровати и, наклонившись к самому лицу Кристины, зашептала:
– Правильно, девка… вот так и дыши – сама упала. Иначе совсем искалечат. У «смотрящей» нашей, у Ксаны, мужик дочку убил… она здесь за то, что ему нож в горло воткнула, когда девочку задушенной нашла… так что за детей она очень злая…
– Я… никого не… убивала… – с трудом выворачивая слова, прошептала Кристина. – Это… несчастный случай… был…
– Все так говорят, девка.
– Я не все… я не хотела, чтобы он… я его любила… – Кристина почувствовала, как по щекам потекли слезы.
Плакать она не хотела, как не хотела вообще кому-то демонстрировать свою слабость, но слезы лились непроизвольно, а сил поднять руку и вытереть их не было.
Ее забрали в санчасть, но и там оказалось неспокойно.
Нет, здесь уже не били – опасались, но могли вывалить на кровать кашу за завтраком, разлить компот или суп, уронить на пол хлеб при раздаче. И все это с ясным взглядом и кривой ухмылкой – мол, так тебе и надо, сволочи.
Кристина терпела. За время, проведенное в камере, она ослабла морально, потому никак не могла заставить себя собраться и дать отпор. Ведь стоило только один на один пристально посмотреть в глаза любой из этих баб – и ее мучениям пришел бы конец, однако сил на это совершенно не было.
«Наверное, так надо, – вяло думала Кристина, в очередной раз пытаясь застирать в раковине залитую супом наволочку. – Я должна пройти через это, значит, пройду. Или совсем сломаюсь – или стану сильнее, другого выхода нет».
Через три недели она вернулась в свой отряд – и все началось сначала.
Если ее по какой-то причине не били ночью, то днем на работе – непременно, загнав в перерыве в небольшую каптерку, где хранилась готовая продукция швейного цеха. Били расчетливо, не оставляя следов.
Кристина даже перестала закрываться, перестала пытаться хоть как-то спрятать уязвимые места – понимала, что сопротивлением только ожесточает своих обидчиц.
Те и в самом деле быстро теряли интерес к неподвижно лежавшей на полу жертве, и с каждым днем избиения становились все короче – как будто били уже просто по привычке, потому что так надо, без особого желания.
Ночами, страдая от боли во всем теле, Кристина ожесточенно грызла угол подушки и старалась не дать воли слезам.
«Я так долго не вынесу, почки отобьют – все, считай, на всю жизнь инвалид».
А потом появился ОН. Спаситель в зеленой форме, красивый, сильный, властный.
Ну, так, во всяком случае, это увиделось Кристине.
В один из перерывов ее, как всегда, утянули в каптерку, после первого же удара она упала на пол, закрыла глаза – но больше ударов не последовало, зато послышалась возня, приглушенный стук упавшего рядом тела и женский стон, а потом громкий мужской голос:
– Совсем охренели, суки? В карцер захотели? Организую! Встать! И вон отсюда, чтобы через минуту никого в цехе не было!
Кристина слышала, как рядом с ней с пола кто-то поднимается, как раздаются быстрые шаги, удаляющиеся от каптерки.
– А ты что разлеглась? Цела? – продолжал мужской голос, и Кристина поняла, что этот вопрос относится к ней.
Она медленно, с опаской открыла глаза и увидела его.
У двери стоял такой красавец, что у Кристины перехватило дыхание.
– Цела, спрашиваю? – Он опустился на корточки и взял ее руку в свою, прижал запястье пальцами, считая пульс, и Яна ощутила запах туалетной воды и сигарет. – В санчасть пойдешь?
– Н… нет… – выдохнула она. – Все… все… в порядке…
– Да уж вижу я порядок этот. За что бьют?
Кристина еле слышно назвала номер статьи, и незнакомец покачал головой:
– Жестко… но по-человечески понятно.
Она опустила голову – вот и он тоже ничего не понял, даже не дал объяснить.
Сильные пальцы взяли ее за подбородок:
– Но даже человеческие понятия не отменяют того, что постоянно наказывать за содеянное нельзя. Я это пресеку. Мне в отряде бардак не нужен. Но ты и сама овцой не будь, срок длинный, совсем сломают. Все, поднимайся, раз в санчасть не хочешь. Перерыв закончился.
Он легко поднялся, отряхнул невидимые пылинки с форменных брюк и вышел из каптерки.
Кристина тоже встала, поправила сбившуюся косынку и обреченно пошла в цех, предвкушая, как после смены на ней отыграются товарки.