Ну, по крайней мере, напоследок Снейп был с ней честен, практически откровенен, насколько она могла судить. Удовлетворил её просьбу и дал ответы на некоторые вопросы. Даже обозначил свой, кхм, интерес. И, как он и предупреждал, эта правда ей совершенно не понравилась. Куда теперь девать свои чувства, которые вдруг стали ещё более неуместными, откровенно запретными, не с точки зрения морали, а с позиции здравого смысла? Теперь Гермиона не могла даже просто сказать «нет» и сделать вид, что ей просто почудилось их взаимное притяжение. Сделал ли Снейп это специально, чтобы причинить ей боль, или просто сам не сдержался? Почему не было тумблера в голове, который отключал бы все это? Гермиона не хотела думать об этом.
Но ещё больше ей не хотелось рассуждать о своем состоянии. Что если заболевание продолжит прогрессировать, как она и боялась, и время поглотит её полностью, оставив умирать в застывшем мире? Гермиона вздрогнула, представив это, и начала с притворным энтузиазмом листать книгу, которая выглядела как стереотипное пособие по вызыванию демонов из маггловских фильмов. Она же все равно ничего не может сделать, так зачем дергаться? Более того, ни Снейп, ни Дамблдор, судя по всему, тоже не могли помочь ей. Даже «сглаживать» симптомы не выходило без последствий для здоровья. В общем, надо просто жить и надеяться. Что ещё остается?
— Да зачем тебе эта записка? — вспылил Гарри. — Медальон уже уничтожен, а его похититель в этом, очевидно, не преуспел, так какая разница, кто он?
— А Дамблдор стаскал тебя туда просто так? За бесполезной фальшивкой? — она специально назвала имя, зная, что это встряхнет его. — Думай, Гарри, думай. Этого он добивался от тебя целый год.
— Да думаю я! — он вскочил с кресла и начал расхаживать по гостиной туда-сюда. — Я только об этом и думаю, вся эта хрень мне уже снится.
Они старались не упоминать никаких конкретных названий в обсуждениях, чтобы не привлекать лишнего внимания к крестражам. Впрочем, негласно было принято решение продолжать использовать Муффлиато. В конце концов, полезность его была неоспорима, несмотря на авторство.
— Но в одном ты была права, — опять взял слово Гарри, хотя она уже решила, что разговор окончен.
— В чем? — в плане опасности Принца-полукровки?
— Малфой был жалок. Там, на башне. Не смог…
Гермиона не ответила, да и не знала, что сказать. До Драко ей на самом деле не было никакого дела, даже сейчас. Все они марионетки. Она опять уткнулась в учебник, по привычке, хотя смысла в этом уже не было — студентов спешно отправляли по домам, так что никакие экзамены и несданные письменные работы никому не угрожали.
Похороны прошли. Кажется, она плакала. Наверное, ей даже стало легче, но это было не точно.
Приехав домой, Гермиона отчетливо почувствовала удушье. Родители видели, что что-то не так, но никто из них не мог начать разговор. Они не виделись почти год, переписывались поскольку-постольку (в её письмах не было и десятой доли правды), а волшебство так и осталось в их понимании чем-то вроде фокусов. Безобидной Левиосой, которой поднимают перья с парт, как она рассказывала им на первом курсе. У этого были объективные причины: до прошлого сентября ей нельзя было использовать магию дома, а объяснять это все на пальцах быстро стало бесполезно. Ими волшебный мир воспринимался скорее, как аттракцион, чем что-то реальное, живущее своей жизнью и со своими проблемами. Они до сих пор спрашивали её, в какой университет она хотела бы пойти после школы.
Про все эти опасности, с которыми она сталкивалась в магическом мире, также болтать не особенно-то хотелось. В детстве Гермиона опасалась, что мама и папа заберут её из Хогвартса. И с возрастом даже признала это родительское желание защитить своего ребенка вполне справедливым. Но жить как маггла она все равно уже не смогла бы. Тем более не могла уйти сейчас, когда все так обострилось, а Гарри, и всем её друзьям, и членам Ордена Феникса нужна была помощь. Особенно после такой очевидной её ошибки. Правда, как сказать родителям, что она отправляется на войну, Гермиона тоже не представляла.
— Дорогая, расставь тарелки, — мама была занята — доставала противень из духовки.
— Хорошо, — отозвалась она, не отрываясь от книги.
И взмахнула палочкой, с которой теперь не расставалась. Как только Гермиона переступила порог родного дома, на который, конечно, не было наложено ни одного заклинания, то вдруг отчетливо поняла, насколько же они беззащитны. Черная метка могла в любой момент взвиться и над этой крышей.
Мама проследила за летящей посудой.
— Это какое-то… заклинание? — судя по её сдержанному тону, она была скорее смущена, чем заинтересована.
Гермиона подняла голову, разглядывая раскладывающиеся сами по себе приборы.
— Нам надо поговорить. Позови папу, это важно.