Синдром Джека-потрошителя

Что ж, похоже, отец не во всем был не прав. Смерть действительно очищала: от сожалений, сомнений, стыда. Было бессмысленно думать о том, какую ошибку он совершил, связав свою жизнь с Лидией, или обижаться на Диму за то, что брат постоянно подталкивал его не туда. Все уже завершилось, и так или иначе он пришел в этот день своей жизни – день, где все заканчивается.

Теперь важно только одно: спасти. Но не себя, нет, и в этом было его отличие от раненого зверя. Зверь сражается за себя. Леон хотел спасти ее. Только как? Как сделать это, если у него сломаны ребра и разворочено легкое? Ради Анны он готов был отдать все – но ему нечего было отдавать.

Смотри, Леон: твое тело похоже на машину. Да, на нашу машину, на которой мы ездим в этот самый лес. Как думаешь, если лопнет одно колесо, мы куда-нибудь доедем или мне придется обязательно его менять? Нет, конечно, заменить – оно всегда лучше. Но если нет, мы все равно не станем посреди леса. Мы доедем на трех колесах, мы доедем с погасшими фарами и выбитыми стеклами, мы доедем, если отвалится дверца, а крыша будет пробита. Это уже будет не та машина, но она выполнит свою роль.

Твое тело может еще больше, мелкий. Смотри, как природа хитро задумала: она почти всего дала тебе по два. Знаешь, для чего? Нет, не для красоты, тебе лишь бы посмеяться, пацан! Хотя для красоты, пожалуй, тоже. Но природа думала о том, чтобы подготовить тебя ко всему, чтобы ты выжил. Половина твоего тела – запасной материал. Ты можешь потерять половину всего, что у тебя есть, и все равно остаться в живых.

А теперь представь, что ты не должен оставаться в живых. Да не бойся ты, только представь! Это как с машиной: если тебе нужно доехать куда-то любой ценой, ты не очень-то ее щадишь. С телом та же история. Когда ты знаешь, что оно погибнет, нет смысла сдерживаться, бери все, что у него осталось, используй все, но добейся своей цели и умри красиво! Я напугал тебя? Прости… Только не говори об этом маме и Диме, они не поймут…

Леон тоже не понял его тогда – но понял сейчас. Действительно, какое значение имеют сломанные ребра и порванное легкое, если он все равно собрался умирать? Можно, конечно, валяться тут и жалеть себя. А можно сделать последний рывок и добиться самого важного: спасти Анну и отомстить ублюдку, который сделал с ним это.

Теперь, когда Леон наконец принял решение, подняться оказалось легче, чем он думал. Ярость, кипевшая в его крови, отгоняла боль в сторону, превращая ее в слабую пульсацию в груди. Он все еще был слаб, он задыхался и захлебывался, и потому не мог идти слишком быстро, но он не был беспомощен.

Он, научившийся ненавидеть своего отца, впервые не побрезговал его уроком, потому что перед смертью действительно многое обнуляется.

Каждая пройденная ступенька давалась ему с трудом, каждая была маленьким подвигом, и скоро, поднимаясь, он начал различать голоса Анны и Лирина.

– …Не ты первый, кто пошел на это, и не ты последний, – заявила Анна. Ее голос звучал твердо и уверенно, и Леон гордился ею за это. – Все, что ты делаешь, и все, что ты есть, – это даже не достижение. Это просто твоя болезнь, которой ты не можешь сопротивляться.

– Ты все-таки любопытная, – хохотнул Лирин. – Но это приятное разнообразие по сравнению с обычным «Пожалуйста, не надо!» и «Нет, мне больно!».

Он только изображал веселье, Леон понимал это, даже не видя его. Анна сумела его задеть – да и не удивительно, ведь это она на него вышла. Она видела его насквозь, и Лирин понимал это.

– Тебе нужно, чтобы тебя боялись, и тебя раздражает, что я тебя не боюсь. Но чего мне бояться? Таких, как ты, я видела раньше. Вы существуете испокон веков.

– И кто же мы?