Синдром Джека-потрошителя

– Потому что, если бы существовала хотя бы крошечная вероятность того, что Леон пойдет по его стопам, Анна бы и на километр к нему не приблизилась. Она разбирается в таких людях, как твой отец, гораздо лучше, чем ты, Леон или даже я. Она их чувствует на каком-то животном уровне, это невозможно объяснить. Но если она села с Леоном в машину, пустила его в свой дом, улыбалась ему и привязалась к нему, ты можешь спать спокойно: того, чего ты боишься, в нем нет.

– Нет, – упрямо повторил Дмитрий. – Она его погубит.

Он слишком устал и слишком не любил Анну Солари, чтобы прислушиваться к доводам разума.

Однако Пыреев, с этой его безмятежностью, будь она неладна, лишь покачал головой:

– Нет, не погубит. Но, возможно, она научит его жить.

* * *

Она была мертва.

Она прекрасно помнила, как это произошло. Она стояла на темной крыше, по которой хлестал ледяной дождь, смотрела в глаза чудовища, а потом умерла. От страха, должно быть, потому что чудовище так и не успело ее коснуться. Но она приняла свою смерть, она поверила в это, и теперь даже не помнила, кем она была раньше.

Кто она такая?

Как ее зовут?

Сколько ей лет?

Поначалу это было лишь пустыми вопросами, на которые она не могла найти ответ. Да и не искала: если она уже мертва, то какая разница? Но время шло, и то, что с ней происходило, было не слишком похоже на загробную жизнь, о которой рассказывала бабушка.

Начать хотя бы с того, что ей было больно. Если смерть освобождает от любого страдания, то почему ей так плохо сейчас? Ее тело было слабым и будто онемевшим, а когда она пыталась двинуться, резкая боль мигом заставляла ее прекратить. Правая рука, лежащая то ли на подушках, то ли на валиках, и вовсе постоянно пульсировала болью, этой рукой она не могла даже пошевелить. Ей было тяжело дышать, у нее кружилась голова, она не понимала, что происходит, и не могла открыть глаза.

Но в этом вынужденном ожидании к ней и возвращались воспоминания обо всем, что случилось. О тех днях, когда она была счастлива и все вокруг звали ее Каштанчиком… Даже вспомнив это, она все равно не могла понять, как осталась в живых.

Прошла целая вечность, прежде чем связь между ней и внешним миром восстановилась. Сначала были молчаливые врачи и медсестры, кудахтавшие вокруг нее, как наседки. Она не обращала на них внимания и не слушала, что они говорят; они не могли сказать ей ничего ценного.

Потом пришла женщина-следователь, и это давало хоть какую-то надежду на правду.

– Привет, малышка, как ты? – нервно улыбнулась ей следователь.

Она старалась быть жизнерадостной и искрящейся оптимизмом. Наверное, так было положено. Но ей отчаянно не хватало артистизма, и то, что она видела перед собой, наверняка было не лучшим вдохновением для лжи о том, что все будет хорошо.

– Где моя мама?

– Она… она в порядке!

Следователь запнулась, покраснела и быстро отвела глаза. И это, как ни странно, значило гораздо больше, чем ее ответ.

– Моя мама умерла?

Она и сама удивилась тому, как ровно и безжизненно звучал ее голос.

– Нет, что ты, все хорошо! Но мама пока не может прийти… Не сможет… Потому что… Давай лучше поговорим о тебе!

Наверное, ей нельзя было говорить о смерти мамы. Это сделает кто-нибудь другой, тот, кто умеет или думает, что умеет.

– Почему я жива?

– Потому что ты очень сильная и смелая маленькая девочка! – Следовательница постаралась улыбнуться еще шире.

– Нет. Почему я жива на самом деле? Я помню только, как была на крыше… Что со мной случилось?

Молодая следовательница была на грани паники, она готова была расплакаться, маленькая пациентка – нет. На ее глазах не было ни слезинки, в ее сердце – ни тени чувства, только пустота.

Ей нужно было время, чтобы понять, жива она все-таки или мертва.

– Тебе об этом расскажут позже, – неловко ответила следовательница. – Как ты себя чувствуешь? Ты можешь сейчас говорить со мной?

– Я же говорю.

– Да, да… конечно… Ты помнишь его? Того человека, который… который напал на тебя?

– Это он столкнул меня с крыши?

– Нет, но… Давай ты лучше поговоришь об этом с кем-нибудь другим?

Как странно… умерла она – а страшно было следовательнице. Ну да ладно. Пусть будет так, как она хочет.

– Хорошо.

– Вот и решили, – кивнула следовательница. – А теперь скажи, ты помнишь его?

– Да.

Она не забыла бы его, даже если бы хотела. Стоило ей закрыть глаза – и его образ появлялся в памяти, четкий и яркий, как фотография. Его глаза, его лицо, слова; она помнила каждую родинку, каждый крохотный шрам.

– Ты можешь описать его?

– Да.

Она не только могла – она хотела описать его. Если ее спрашивают об этом, его не поймали и даже не приблизились к этому. Он убил ее, убил ее маму, убил того, Темного, и все равно ушел – не первый раз, похоже.

Но последний. Теперь они все услышат, кто он такой, как он выглядит, его везде узнают, и он больше не сможет сбежать!

Говорить все еще было трудно, она уставала, но она заставила себя преодолеть это. Ей нужно было рассказать им.

– Он очень высокий и тощий… У него темные волосы и черные глаза… Когда он хочет идти быстрее, он чуть прихрамывает на левую ногу…