Синдром Годзиллы

Двери магазина оказываются раздвижными: они открываются, едва я успеваю ступить на порог. С порога я погружаюсь в хаотическое нагромождение заявленных на вывеске специализированных товаров: стопки коробок с куклами персонажей вздымаются до потолка, тут же стоят фигуры одетых героев в полный рост, полки заполнены светящимися в темноте и похожими на яйца пластмассовыми существами.

Я подхожу к кассе. На прилавке стоит картонная коробка. Продавцов не видать, как будто их и след простыл. Я внимательно разглядываю коробку: на ней маркером английскими печатными буквами написано мое имя. Имя-то мое, а вот адрес — нет.

Я снимаю оберточную бумагу.

Это посылка из США. В квитанции есть приписка:

Это тебе!

Майк Орландо.

Я вынимаю из коробки полиэтиленовый пакет, внутри пакета — костюм. Как раз моего размера. Это костюм Годзиллы. Он не просто как настоящий, он — настоящий. Ни секунды не колеблясь, я сбрасываю верхнюю одежду и облачаюсь в кожистое зеленоватое рубище, как будто влезаю в шкуру, сброшенную Годзиллой. Остается надеть только голову. Я подношу руку к лицу, чтобы снять бумажный пакет, но оказывается, что у меня на голове ничего нет. Надеваю голову Годзиллы.

Теперь можно и вздохнуть.

Все идет отлично.

Я выхожу на улицу и оглядываюсь по сторонам.

В моей голове начинает звучать чей-то голос, который говорит. Похоже — это мой голос, но я его не узнаю. Я не могу это объяснить. Это какой-то новый способ общения, наверное, сложный — один вид коммуникации внутри другого. Если бы вы были сейчас в том же сне, что и я, то есть вместе со мной в моем сне, то вы поняли бы, что я имею в виду. Успокойтесь, не надо так волноваться. Ну, что, теперь понятно?

Младенчество

«Я родился не здесь, — изрекает голос. — Я родился в большом, в огромном городе, где высятся башни и небоскребы, в городе, опутанном линиями высоковольтных передач, исчерченном автобанами и длинными зелеными линиями заснувших аллей и бульваров, украшенных флагами и красивыми павильонами. Я жил на вилле, расположенной на вершине холма. Моя мать купила ее на гонорар, полученный за съемки в своем третьем фильме, том самом, который собрал 67 000 000 долларов и благодаря которому ее фотографии украшали сотни самых читаемых журналов.

Моя мать плохо переносила свой успех. Хотя всегда была на высоте: и в виде брюнетки с длинными волосами, и в виде блондинки с короткой стрижкой — все зависело от стилиста, от настроения и от того фильма, в котором она снималась в данный момент.

Она купалась в лести.

Фотографы преследовали ее по пятам.

Она получала в письмах тонны любовных признаний, оскорблений, пожеланий дальнейшего успеха.

Она играла роли деловых адвокатов по экономическим делам на высоких шпильках и роли русских шпионок, нанятых владельцами медиахолдингов, в сыновей которых она влюблялась, вместо того, чтобы выполнить поставленное задание и убить их. В кино она была женой знаменитого бейсболиста, которая не может простить мужу, что он ее бросил; была несостоявшейся жертвой серийного убийцы, который до встречи с ней уничтожил уже три десятка похожих на нее девушек и всех одним и тем же весьма неоригинальным способом: душил жертв их же собственными кишками.

У моей матери было достаточно денег, чтобы прокормить целую африканскую деревню, вылечить ее жителей и дать им образование — и делать все это в течение трех веков и с учетом возможного демографического взрыва.

Матери принадлежала не только вилла на живописных холмах над городом, но и квартира в далеком южном городе, полном веселой музыки и увлекательных приключений, а также особняк на берегу Средиземного моря и место для сезонного проживания на залитых солнцем островах популярного архипелага. Она владела акциями крупной сети звездных ресторанов, процветающей на рынке услуг, и группы фармацевтических компаний, а также одного известного конструктора элитных яхт, который ко всему прочему имел дурную привычку осыпать ее элитными подарками.

По результатам опроса одного очень известного мужского еженедельника, она стала восьмой в рейтинге самых красивых женщин мира.

За ней ухаживали самые известные в мире режиссеры. Она была свободна настолько, что однажды даже отказалась сниматься у всемирно известного гения. Она, видите ли, попросила переписать в сценарии диалоги ее персонажа, а тип с мировым именем отказался.

Моя мать была еврейка. И одно время она относилась к этому очень серьезно: отыскала даже следы какого-то дядюшки, очень дальнего родственника, который погиб в концентрационном лагере. Дома было полно книг об Иерусалиме, она пыталась вникнуть в Каббалу, читала новости еврейской диаспоры. Но это у нее скоро прошло.