Синдром Гоголя

– К сожалению, передо мной самый что ни на есть настоящий покойник, – вытирая руки о поданное санитаром полотенце, подытожил Константин Федорович. – Все признаки указуют на уже начавшийся процесс разложения, который незамедлителен в отсутствии доступа кислорода к клеткам. Но! Даже несмотря на это, я не беру на себя ответственность утверждать, что Кошелев умер, поскольку не имел в своей практике таких случаев, когда покойник, которого я прежде тщательно осмотрел, вдруг оживал. Нарколепсия не изучена. Одному богу известно, что может выкинуть загадочная человеческая природа.

Константин Федорович не удержался от взгляда в сторону черный фигуры архиерея, и было неясно, надеялся тот услышать смертельный приговор или ожидал, что Грених сумеет обнаружить признаки жизни.

– Мы будем готовиться к погребению, – молвил он, снисходительно кивнув профессору в знак благодарности за проделанную работу. – За вскрытие, которого не будет, я беру всю ответственность на себя. Хоть пусть даже меня впоследствии расстреляют. Карлик всегда очень этого боялся, просил меня оградить его от несчастья очнуться в сырой могиле. Я клятвенно обещал ему не допустить этого. И клятву эту сдержу. Отпевание будет в храме. Панихиду, литию сам отслужу… Прости меня, господи, кому могу я доверить отпевать возможно живого человека? Но как бы мы ни поступили – все грех. Пусть же он будет на мне. Господь милостив, он простит. Мы выроем неглубокую могилу, гроб забивать гвоздями не станем, земли поверх крышки накидаем ровно столько, сколько необходимо, чтобы Карл мог ее сбросить. Я и сам вижу, что это конец, что душа его уже вознеслась на небеса. Но как поступить иначе? – Он прикрыл глаза, зашептал что-то очень тихо, нараспев, видно, молился, и вновь открыл глаза. – Этот грех беру на себя.

И двинулся к выходу. Подрясник взметнулся от порыва сквозняка, когда архиерей переступал порог ледника. Остановившись, он обернулся.

– Пришлю монахов, чтобы подготовить Карла к последнему пути.

И исчез.

– Разрази меня гром и молния, закидай меня градом, но что же это такое получается? – постепенно распаляясь, заявил начальник милиции. – Поп у меня на участке вскрытиями теперь распоряжается? Гегемон!

Все молчали, старались не глядеть на покойного, никто не знал, как следовало бы поступить.

Глава 5. Доказательства смерти

– Все его именуют просто, по старой памяти – отец Михаил. Но он не столь прост, как кажется. За очень короткий срок, к тридцати годам – еще при царе – дослужился до викарного архиерея! – рассказывал Аркадий Аркадьевич Грениху по пути из ледника барачной больницы. На ходу он достал плоскую латунную табакерку из-за пазухи милицейской бекеши цвета маренго, свернул самокрутку, зачерпнул в нее табака. – Будете?

– Нет, – мотнул головой Грених. – Не курю. «Пациенты» отучили.

– Это какие пациенты у прозектора?

– А точнее, их легкие, цвета вашего форменного пальто.

Плясовских невольно опустил голову проверить, какого цвета его бекеша, пожал плечами.

– В общем, что до нашего отца Михаила, – продолжил он, но прикуривать не стал: то ли не поспевал за быстрым шагом профессора, то ли подействовало внушение. – Очень редкий тип прохвоста, столь убедительно притворяющегося святым, что приобрел славу глубокого молитвенника и богослова. Люди до сих боготворят его. Живет он якобы исключительно интересами прихожан и богослужений, демонстративно ходит в одном подряснике, ест горстку риса в день.

Они с Константином Федоровичем решили пройтись до гостиницы пешком. Близились сумерки, небо, расцвеченное красными всполохами, темнело. Аркадий Аркадьевич еще не решил, как быть с покойным, как оформить по нему протоколы. Председателя в канцелярии не оказалось, начальник милиции отправился его искать. И как-то само собой получилось, что доро́гой он стал рассказывать Грениху о священнослужителе из местной епархии, взяв доверительный тон.

– Вот не верю я в его святость, ни на минуту не верю. Когда собиралось церковное богатство на нужды голодающих, он первый побежал открывать ворота монастыря, сам выносил иконы, чаши, расшитые золотом покрывала, настоятеля монастыря заставил таскать тяжелые рамы, хоть тот был страшно против. Со своей груди снял дорогую, в каменьях панагию, а потом выточил такую же из дерева. Бегал по всей епархии с проповедями, в которых горячо просил священнослужителей отдавать церковное добро. По сути, он спас кучу народа, успев сообразить, что таким образом можно купить свободу. По всей стране попы рогом встали против изъятия. Что творилось в Шуе, сколько посадили, расстреляли и иеромонахов, и епископов, адвокатов, их защищавших, мирян, которые поднимали бунт. Наша же епархия, то бишь район, вошла в историю как самая мирная. Архиерея, однако, раз арестовали, но сам, – Плясовских вскинул палец к небесам, – покойный Владимир Ильич повелел его отпустить. Говорю, прохвост. Патриарха Тихона дольше продержали.

Грених усмехнулся, невольно вспомнив, как пропускал в собственную квартиру чекистов, как дорогих гостей.