Синдром Гучкова

Круг, таким образом, замкнулся, сделавшись не просто побочным, но катастрофическим. Понимая, что гибель монархии неминуема, взрыв неизбежен — причем такой яростный, который сметет не только Романовых, но всю государственную структуру России, Гучков решил от слов перейти к делу: Николай должен уйти. Единственным человеком, на кого он мог надеяться в своем отчаянной храбрости плане дворцового переворота, был генерал Поливанов, старый приятель, управляющий военным министерством, что в путаной российской табели о рангах далеко не соответствовало должности министра.

Когда фронт стал трещать, тыл был близок к бунту, царь согласился на то, чтобы назначить Поливанова военным министром, — тот был популярен в Думе, умел ладить с депутатами, слыл умеренно левым; когда государю намекнули (это было задумано заговорщиками), что Поливанов должен одновременно стать и премьером России, Николай было согласился, но, услыхав, что в кабинет при этом надо ввести Гучкова, занимавшегося снабжением армии и развертыванием оборонных заводов в империи, предложение это — по своему обычаю не торопясь, мягко, извиняюще даже — не то чтобы отверг, но просто сделал вид, что не понял его, подписав себе этим приговор: злопамятности может быть подвержен любой, кроме того, от которого зависят судьбы страны.

5

В Париже, в эмиграции уже, Гучков получил письмо от Поливанова, ставшего ближайшим сотрудником Троцкого — членом Особого Совета при Главкоме Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Письмо это, нашедшее его путями сложными, сугубо конспиративными, вызвало сердцебиение и холод в пальцах.

Поливанов писал ему: