Синдром Гучкова

Гучков письмом генерала Поливанова был потрясен; однако переступить себя — хоть и было неукротимое желание — не смог.

...Когда Ленин ввел нэп, когда Гучков поверил в его реальность, отвечать уж было некому: Поливанов умер.

6

Именно после того, как Ленин ввел нэп, и после тяжкой борьбы, которую пришлось выдержать кремлевскому диктатору с большевистскими «идеалистами» вроде Коллонтай и Шляпникова, атаковавшими его слева, за «реставрацию капитализма и сдачу позиций классовому врагу», когда на Западе появились первые «советские купцы», крепкоухватистые, уверенные в себе, и на рю де Гренель, в помещении бывшего императорского посольства, открылось Торговое представительство, которое, как и в Лондоне, возглавил тот самый Леонид Красин, который был главою социал-демократических бомбистов (в западной прессе его называли «большевистским Савинковым»), Гучков с тоскою вспомнил, как он отправился на те заводы, где, как писал ему патриот России Станислав Феликсович (на самом деле за эту «работу» агент «Кузнецов» получил из секретного фонда департамента полиции сто рублей), лютовала контрольно-ревизионная комиссия, составленная из чиновников трех министерств и семи ведомств.

Руководителем группы, лютовавшей на ружейном заводе, был Владимир Феодосьевич Зайкин, небольшого росточка, крепенький, сыпавший северным говорком:

— Так ведь, Александр Иванович, вы, Бога ради, и в наше положение войдите! Получен приказ товарища министра — как мы можем не выполнить его?! Это ж для нас закон, а он — что паутина: шмель проскочит — муха увязнет! Отсюда и недовольство против нас рабочей массы... А она темна, не знает, куда гнет администрация, как ловчит, что прячет в строки отчетов, скрывая заработки свои от казны...

— То-то и закон, когда судья знаком, — хмуро улыбнулся Гучков, поставив перед собою задачу договориться с ревизором добром. — Заводские шмели поболее иных чиновных мух радеют об нуждах фронта... В народе верно говорят: не бойся закона, бойся законника.

— Александр Иванович, чего ж меня, сирого, бояться?! Я ведь меньше путиловского мастера получаю! Семья едва-едва концы с концами сводит! Не преподавай жена иностранные языки, голодали б!

— А инженеру здешнему сколько Путилов платит?

— Столько же, сколько его превосходительству товарищу министра! Мы уж все подсчитали... Да еще премиальные! Он как сыр в масле катается, здешний инженер! Видите ли, на оборону работает! А мы на что? На дядю? Мы государеву казну соблюдаем!

— Владимир Феодосьевич, я прекрасно знаю, сколь мизерны оклады нашего чиновничества...

Тот вздохнул:

— А сколько лет вы позором клеймите бюрократию? Да, я — бюрократ, то бишь «человек стола»! Я за своим столом двадцать семь лет просидел и баклуши, прошу заметить, не бил!

— Между прочим, — Гучков внезапно побагровел, — баклушами в Костромской губернии называют болван, который готовят для токарной выработки щепной посуды! Не будем соревноваться в знании родного языка: как внук русского раба, я наш язык знаю из глубины, он во мне трепещет! Соблюдать интересы государства — значит делать все, чтобы фронт не имел недостачи в снарядах, патронах и винтовках! Мы на вражеские окопы безоружных солдат гоним: «Отбей в бою у неприятеля!» А производят эти винтовки здешние рабочие! А они — после начала вашей ревизии — стали волынить!

— Убогого одна нужда гнетет, скупого две, — отрезал Владимир Феодосьевич. — Я и о рабочем человеке думаю, и о здоровье государственного бюджета!

— А есть он у нас, бюджет этот самый?

— Какой-никакой, а есть! Иначе б держава развалилась.

— Считаете, что еще не развалилась? Ладно, чего нам препираться, Владимир Феодосьевич, я в ваше положение вошел, сострадаю вам, но зачем вы открыто ставите перед администрацией вопрос, чтоб премиальные рабочим урезать в три раза? Инфляция такова, что рабочим не то что на мясо — на хлеб и мыло будет с трудом хватать...

— Хотите, чтоб мы до конца обесценили рубль, Александр Иванович?

— Слава Богу, хоть честно сказали: «до конца»... Мы с вами никогда не сговоримся... Я придерживаюсь такого мнения, что в нонешней грозовой ситуации надо любым путем накормить рабочих... Любым... Иначе они сами склады разобьют и двери банков выломают.

— В пятом году пытались... Пусть сейчас попробуют...

— Спаси нас от этого, Господь, сохрани и помилуй... Нас с вами на столбах вздернут, Владимир Феодосьевич... Именно так... И вешать будут за то, что вы в вицмундире, пусть и заношенном, лоснящемся от времени, а меня — потому что стоял за монархию. Я человек открытый, пришел к вам с добром: либо вы прекратите травлю администрации и перестанете пугать рабочих снижением премий, либо я прекращу сдерживать нашу прессу: вас обвинят в намеренном антигосударственном злоумышлении.

— Пугать меня не надо, Александр Иванович... Мне терять нечего — сам полунищий. Договоритесь с директором моего департамента — с радостью и милой душой вернусь к себе за стол в министерстве. Не сможете — уж не гневайтесь, я человек подневольный...